Смертельный вкус Парижа - [26]

Он резко дернул костлявой рукой, едва не сбив тарелку с недоеденным жульеном:

– Я был его критиком, но не убийцей!

– Я ни в чем не обвиняю вас, месье.

Я заказал бутылку арманьяка. Если расследование затянется, я либо сопьюсь, либо разорюсь, а скорее всего, и сопьюсь, и разорюсь.

– Я всего-навсего пытаюсь разобраться в том, что произошло, потому что подозрение пало на мою жену.

Не знаю, почему я успокаивал этого типа. Уж очень он нервничал, вот почему. Ложечка Додиньи звякнула о чашку. У него были длинные желтые ногти, мизинец левой руки опоясывало металлическое кольцо-печатка в виде сундучка. Теперь он с упорством гадалки разглядывал свой кофе.

– Значит, газеты врут, и Люпон не успел сообщить вам имя убийцы.

– О, я вижу, вы все-таки штудировали прессу! А почему вы решили, что не успел? – Сцепив руки на затылке, я откинулся на стуле.

Он бросил с вызовом:

– Тогда бы вы не подозревали меня. Вы ведь подозреваете меня?

Я разлил арманьяк по бокалам и оставил его подышать.

– Вы бы удивились этому? Всем известно, что вы обвиняли покойного в жульничестве. Я случайно присутствовал при том, как Бартель дозванивался до вас, так что знаю, что во время убийства вас не было дома, а вчера утром вы рыскали вокруг «Ля Тур д’Аржана». Гарсон в соседнем кафе видел вас, даже уведомил полицию.

Додиньи принялся крутить пальцы. Вдоволь похрустев суставами, он признался:

– Я действительно проходил мимо вчера утром. Просто из любопытства. Конечно, я надеялся найти хоть что-нибудь, что прольет свет на происшедшее. Кстати, вы делали то же самое. А в вечер убийства я был в театре Сары Бернар на премьере дягилевской «Кошки», я уже сообщил это инспектору.

Хотел бы я видеть его прежний сюртук. Чем больше он оправдывался, тем отчетливее я представлял этого знатока старинных гарнитуров в потрепанном клетчатом пиджаке цвета высохшей горчицы с большими роговыми пуговицами цвета слоновой кости.

– И как вам спектакль?

Он потеребил кончик носа.

– «Кошка» – это новый балет Баланчина. Ольга Спесивцева всегда прекрасна, а в роли кошки была просто неописуема. Я ее страстный поклонник.

Страсть к балету не могла полностью объяснить нервозность его жестикуляции.

– Вы были один или с кем-то?

Теперь он двумя пальцами ухватил верхнюю губу.

– Один, но я уверен, что кто-нибудь наверняка меня там видел. Попробуйте явиться в театр с любовницей, и вы поймете, что сделать это тайком невозможно. А меня знает весь Париж, так что трудно представить, чтобы никто не заметил.

– В таком случае, если не найдется никого, кто бы вас там видел, это будет очень… странно. – Я грел арманьяк в ладонях, наслаждаясь законсервированным в золоте напитка ароматом сухофруктов и цветения.

Желтая кожа Додиньи посерела, длинный нос уныло поник. Он пощупал мочку правого уха, печально спросил:

– Вы думаете, это я его убил?

Еще печальнее я ответил:

– Любовница имеет алиби. Так что, похоже, либо вы, либо вдова с ее приятелем Бартелем.

Он отмахнулся:

– Это не она.

– Почему вы так уверены? Я видел ее в госпитале и убедился, что у мадам Люпон есть все качества, требующиеся успешному убийце: выдержка, хладнокровие и готовность следовать своим интересам. Причины избавиться от Ива-Рене у нее имелись: Люпон был неверным супругом, не исключено, что собирался бросить ее. А теперь, после его смерти, она его наследница.

– С ней же был Бартель.

– Знаете, «Бугатти» и прочие сокровища Люпона могли заставить его стать не только соучастником в убийстве, но и лжесвидетелем.

– Это не она, – категорически отрезал Додиньи.

Я поймал его:

– Похоже, вы знаете наверняка.

Он слегка смутился, но, потеребив ухо и почесав нос, нашелся:

– Не тот человек Одри, чтобы оставить жертву недобитой. Она бы даже гильзу не забыла подобрать. – И перешел в нападение: – А вы уверены, что это не ваша жена?

Теперь уже обороняться пришлось мне:

– Крайне не похоже на нее – стрелять в пристающих наглецов. И Люпон не назвал ее имя.

Во всяком случае, то, что мне послышалось, точно не звучало как «Элен Ворони́н». Только сейчас я полностью, окончательно осознал, что лучших доказательств у меня не имелось. Додиньи вздернул узкие плечи:

– Вы бы не признались, даже если бы Люпон продиктовал вам ее имя по буквам.

– Но тогда я не стал бы заниматься расследованием, – янтарный огонь арманьяка опалил язык, гортань и протек по всему телу, прожигая путь наслаждению. Я подобрел и успокоил нервничавшего собеседника: – Не волнуйтесь, убийцу непременно выдадут улики. Например, он мог потерять что-нибудь на месте преступления, а?..

Взгляд Додиньи метнулся куда-то вбок.

– Или оставить свои отпечатки пальцев. Ведь вы сами писали, что каждое преступление оставляет след, не так ли?

Он вскинул на меня испуганные глаза. Арманьяк настроил меня благодушно, и я заверил его:

– Рано или поздно преступника найдут.

Некоторое время он сосредоточенно грыз ноготь мизинца, видимо, обдумывая последние достижения современной криминалистики. Потом собрал лоб в плиссировку:

– А разве на одежде могут остаться отпечатки пальцев?

– Не знаю. Может, на лацкане пиджака. На покойном был смокинг с атласными лацканами. Один из них был оторван. Мне кажется, на атласе должны были остаться какие-нибудь следы.