Смертельный вкус Парижа - [24]

– В тот день – да, по счастью, я была дома. А у вашей жены были и причина, и возможность застрелить беднягу.

– Давайте пока оставим мою жену в стороне. Наверняка у преуспевающего арт-дилера были и более непримиримые враги. Кому его смерть была выгодна?

Марго сняла очки, у нее оказались ядовито-крапивные глаза.

– Вдове, конечно. Одри Люпон очень выиграла от своевременной смерти супруга: он хотел разводиться, и при разводе она потеряла бы все, а теперь вдовушка оказалась свободной и богатой… – Марго покончила с устрицами, зачерпнула серебряной ложечкой горку икры, отправила ее в рот. – Ив-Рене наверняка огорчился бы, узнав, что коллекция его драгоценных часов, портсигары, винный погреб и все сто лошадиных сил его «Бугатти» уплывут к прощелыге Бартелю. А Одри достанется лошадиная сила самого Антуана.

– Все это при условии, что Люпон действительно собирался разводиться. Знаете, мужчины делают это значительно реже, чем обещают любовницам. В любом случае у Одри есть алиби, и покамест не обнаружилось никаких доказательств ее вины. Похоже, кто-то другой оказал ей эту неоценимую услугу.

– На ее месте я бы все равно не спала спокойно.

Чем старательнее Марго изображала женщину, свободную от пут традиционных женских слабостей в виде любви, сострадания и преданности, тем очевиднее становилось, что она полностью порабощена ненавистью, завистью и ревностью. Свято место пусто не бывает.

Я заинтересовался:

– Почему? Мне кажется, неспокойно было быть женой Люпона. Вдовой, как вы сами только что отметили, гораздо комфортнее.

– Марсель Додиньи от нее не отвяжется.

– Додиньи? Я повсюду слышу это имя. Расскажите о нем.

Она презрительно сморщила нос:

– Люди сведущие будут уверять вас, что Додиньи всего-навсего жалкий шут, неудачник, уволенный из всех галерей и музеев Парижа, свихнувшийся от зависти к знаменитому собрату. У Ива-Рене было громкое имя, незыблемая репутация и бешеное везение, а у Марселя – жалкая пустующая лавка. Пока Люпон натыкался на редчайшие раритеты и выгодно продавал их, пока он выпускал книгу за книгой и составлял экспозиции музеев и дворцов, Додиньи торчал в «Полидоре», злобствовал и строчил кляузы в Синдикат антикваров.

– Какие кляузы?

Марго манерно слизнула с ложечки черный бисер икры. Посмаковав, ответила:

– Додиньи вообразил, что Люпон подделывает антиквариат, тем самым вторгается в историю Франции и фальсифицирует ее прошлое. Постепенно его охватило безумие. Он принялся громко обличать Люпона. Выведение соперника на чистую воду стало целью его жизни. Ив-Рене был очень подходящим человеком для ненависти: успешный, бонвиван, надменный, удачливый, любимец женщин, баснословно богатый. Пока Люпон был жив, никто не желал даже слушать полоумного. Но теперь, без авторитета, знаний и связей Люпона Одри станет намного труднее защищаться от нападок Додиньи.

– А Люпон действительно был баснословно богат?

– Судите сами: парижская квартира, загородный дом в Нёйи-сюр-Сен, дом в Испании, картины, предметы искусства, роскошный «Бугатти», декорированный самим Ле Корбюзье. Ив-Рене хвастался, что одной только старинной мебели у него на пару миллионов. Он любил и умел тратить деньги, ему их требовалось очень много, и много у него имелось. Пожалуй, больше, чем может заработать первоклассный эксперт и дилер антиквариата.

– А как относился сам Люпон к обвинениям Додиньи?

Она заправила в мундштук новую сигарету, закинула голову, пустила ввысь кольцо дыма.

– Не так равнодушно, как старался показать. Люпон был его учителем и отдавал должное знаниям и дотошности своего ученика. И я точно знаю, что Ив-Рене нервничал.

– Люпон действительно занимался подделками?

Марго усмехнулась, полюбовалась своими безупречными ногтями.

– Ив-Рене был самым лучшим экспертом антиквариата Франции. Он любил издеваться над окружающими, ему нравилось оставлять людей в дураках и доказывать свое превосходство. Он был тщеславен, стремился к совершенству. Он был современным Растиньяком, он хотел доказать всему Парижу, что он лучше всех. И Додиньи, со всей его эрудицией и одержимостью, не тот противник, который мог бы справиться с Люпоном. Додиньи, как я поняла, – неприятный, всех раздражающий холерик и истерик, а Ив-Рене, если хотел, был само обаяние. Он умел быть полезным и даже необходимым для нужных людей. Все парижские антиквары поддерживали Люпона, потому что все, что делал Люпон, было совершенно. У него был абсолютный вкус. И он устанавливал вкус всего Парижа.

– Как выглядит Додиньи?

– Я с ним незнакома, но Ив-Рене всегда издевался над его жалким видом. По его словам, Додиньи – лысый носатый очкарик и в своем неизменном заношенном сюртучке цвета желчи выглядит вечным студентом.

Это жестокое описание совпадало с приметами неизвестного, рыскавшего по рю Кардинал Лемуан, вот только сюртучок гарсон не упомянул. Но если сюртучок пострадал в драке с Люпоном, было бы разумно сменить его. Клочок найденной мною ткани с костяной пуговицей был как раз в горчичную клетку.

– Если его осудят за это убийство, вряд ли он будет опасен вдове.

– А это он? В газетах промелькнуло, что перед смертью Ив-Рене успел сказать вам, кто стрелял в него.