Смертельными тропами - [24]

До гор оказалось куда дальше, чем можно было предположить. Привычно раскачиваясь и позвякивая посудой, Василиса бодрым шагом двигалась к цели. Мы с Лешкой, изнывая от безделья, шутили над Диогеном, Верлим же весь день сидел у окна и с тоской смотрел на заснеженные вершины. А ближе к ночи так и уснул, опираясь на свой боевой топор.

Лешка растянулся на лавке, а вот мне не спалось. Ворочаясь на печи, я обдумывал события последних дней. Будто кто–то специально вставляет палки в колеса. Ничего, главное обдумывать каждый шаг и не кидаться во все тяжкие. Тогда все получится. Наизнанку вывернусь, но найду способ и Марусю спасти, и Фиолы Аринке отправить.

Казалось, я задремал на пару минут, а проснулся уже утром от громкой ругани Верлима. Вскочил, пытаясь сообразить, что опять стряслось. Изба ощутимо накренилась, что–то с грохотом повалилось на пол, а Диоген в панике взмыл под потолок.

— Василиса, совсем крыша поехала? — заголосил Леха. — Горной козой себя возомнила?

Ясно, конечным пунктом на карте я отметил Стылый хребет, вот исполнительная изба и следует указанному маршруту, пытается забраться на гору.

— Василиса, стой! — рявкнул я. — Да стой же! Дальше мы сами.

Изба наконец остановилась и с придыханием пробормотала:

— Фу–ух, а я уж испугалась, что придется на вершину карабкаться.

Ага. Могу себе представить.

Мы быстро собрали все, что могло пригодиться, и спрыгнули на землю.

— Жди здесь, — велел я Василисе. — Вот у этого валуна. Из инвиза не выходи, мало ли.

Судя по тому, как внутри жалобно звякнули плошки, изба согласно кивнула.

Я ожидал, что увижу покрытые снегом горы, однако он лежал гораздо выше. А здесь, у подножья, громоздились голые скалы из розово–коричневого песчаника, кое–где в расщелинах росли чахлые кусты и деревья.

— Туда, — Верлим уверенно указал направление. — На Стылый хребет только одна дорога.

Не верить ему причины не было, но я все же украдкой бросил взгляд на карту. Все правильно. Незаметно кивнул Лешке, и мы двинулись следом за гномом вверх по пологому склону.

Чем дальше мы шли, тем круче становился подъем. Теперь путь был усыпан мелкими острыми камнями, о которые все то и дело спотыкались. Лекс умудрился в кровь разбить колено, а Верлим — разорвать плащ. С меня ручьями лился пот, ноги гудели, прозрачно намекая, что альпинизм не моя стихия.

Часа через два Леха не выдержал.

— Все, хватит, привал! — пробурчал он и уселся прямо на землю.

— Ага, и обед, — обрадовался Верлим.

Он выбрал камни поровнее, положил на них щит — получился вполне удобный походный стол — и достал из сумы запасы.

Устало опустившись на валун, я потянулся к пончикам Василисиного приготовления. Вообще всякие пироги и булочки у нее получались недурно. Как, впрочем, и все остальное.

— Сейчас поедим и двинем дальше, — сказал Верлим, стряхивая крошки с густой бороды. Он протянул руку к виднеющимся вдали двум каменным столбам и добавил: — Это наш следующий ориентир.

Лешка, прикрыв ладонью глаза от солнца, мотнул головой.

— Странные какие–то скалы. Острые и тонкие, как шипы. Рукотворные, что ли?

В самом деле, они походили на сужающиеся кверху квадратные бруски, заточенные на вершине, словно карандаши. Грани их были то ли разрисованы, то ли изрезаны какими–то знаками.

— Красивые, — похвалил я, — напоминают египетские обелиски.

— Раньше они считались вратами в королевство гномов, а сейчас их кроме как Столбами Скорби никто и не называет.

— Скорби? А что с ними случилось?

— Не с ними, а с моими предками. Если бы вы знали, сколько слез выплакали женщины и дети, убегая этой дорогой из родного дома, точно воры в ночи. Моя бабка часто рассказывала об этом, и всякий раз рыдала навзрыд. Да что там говорить, после тех событий у всех нас, гномов, лежит тяжеле–енный камень на сердце.

— Что же у вас тут стряслось? — заинтересовался Лешка.

Верлим с минуту молчал, глядя нам в глаза, раздумывал, стоит ли делиться своей болью. Но потом, поправив ворот, будто ему стало трудно дышать, вздохнул:

— Ох, ребятки, это давняя история. С тех пор минуло много лет. Тогда гномы жили здесь, в горах Безмолвия, и правил ими благородный Фимрун Третий, король, во всем достойный своих великих предков. Бабушка моя приходилась ему племянницей, поэтому много о нем рассказывала. Мудрый и справедливый был правитель, народ процветал, торгуя самоцветами, кованым оружием и броней. Даже сейчас лучшими кузнецами во всей Мелизоре считаются гномы, а в те времена они еще секреты древних мастеров помнили.

Он рассказывал так вдохновенно, так эмоционально, будто сам жил в том благословенном королевстве. Его глаза горели, он то и дело рисовал какие–то образы в воздухе, размахивая руками.

— Единственное, что омрачало жизнь короля, так это отсутствие наследника, — продолжал Верлим. — Каждый день жизни Фимруна и его жены был наполнен горячими молитвами, и Дух Гор смилостивился, послав им сына, красивого и здорового. И вот однажды с заснеженных вершин спустились зенолы, не обычные торговцы, бывшие привычными гостями в королевстве, а воины во главе с сыном вождя черногубых. Они что–то требовали от Фимруна, уж не знаю, что именно, но тогда чуть не дошло до войны. Только вроде все утряслось, как исчезла королева с младенцем–сыном. Ходили слухи, что это дело рук проклятых белокожих горцев. А потом пропал и сам Фимрун, причем вместе с символом власти — алмазной Киркой Удачи. Не уберег народ своего короля…