Смерть великана Матица - [13]

— Куда это ты так торопишься, Матиц? — спросил священник и поднял короткую толстую руку, останавливая его.

Матиц остановился, но ничего не ответил. Модриян а он не любил, священника боялся, кроме того, несмотря на свое слабоумие, он замечал, что последнее время люди сторонятся обоих. Священник и Модриян переглянулись, как будто говоря, мол, и это «дитя божье» против нас. Тут в небе затрещало и загудело. Матиц поднял голову и посмотрел наверх: над дорогой пронесся огромный самолет, тот самый самолет с двумя парами крыльев, который утром промелькнул над Модрияновым лугом. Модриян и священник опять переглянулись и усмехнулись, Матиц же вздрогнул, будто мимо прошмыгнула смерть.

— Иди, Матиц, да пребудет с тобой господь! — сказал священник и взмахнул толстой рукой.

Матиц с облегчением вздохнул, торопливо завернул за угол и спустился к дому Жужельца. Жужельчевка, изо всех сил тащившая упрямого теленка из сумрачного хлева-развалюхи, обрадовалась его появлению.

— Матиц, помоги, — попросила она, с трудом переводя дыхание.

Матиц одним рывком вытащил теленка за порог.

— Ох, Матиц, возьми теленка с собой, — взмолилась измученная женщина. — А вечером, когда фашисты уйдут, пригонишь его обратно.

Матиц остановился, поморгал, потом медленно сказал:

— Я к Тилчке иду. За подсолнухом.

— Ох ты, горюшко-горе! — воскликнула Жужельчевка и запустила мозолистые руки в кудлатую гриву своих жестких медно-красных волос. — Вся сволочь валит в село — и белая, и черная, а ты направился за подсолнухом!..

— Темникарица сказала… — заморгал Матиц, оправдываясь.

— Ну конечно! — всплеснула руками отчаявшаяся женщина. Перекинув веревку через плечо, она потянула упрямого теленка к реке.

Матиц направился к Кокошаревым. Уже в саду он услышал сердитое карканье Кокошарицы, поэтому не решился войти в дом, спрятался за стогом и оттуда обозревал двор. Вскоре двери распахнулись и на пороге показалась Тилчка; она была в брюках, на ногах — тяжелые башмаки, на плече — скатанное одеяло, за спиной — рюкзак. Кокошарица тоже выскочила на порог и закричала угрожающе и вместе с тем просительно:

— Последний раз тебе говорю: останься!

— А я в последний раз тебе говорю: нет! — спокойно, но твердо ответила Тилчка и направилась к дороге мимо стога.

Кокошарица ринулась за нею. Услышав ее тяжелые шаги, Тилчка обернулась и выпрямилась, предостерегающе подняв руку, посмотрела на мать своими синими глазами. Кокошарица покачнулась, остановилась и застыла, не в силах оторвать ноги от земли. От злости, страха и удивления она широко открыла глаза, попыталась что-то сказать, однако дочь резким и повелительным движением руки остановила ее, и мать снова окаменела. Так они и стояли несколько томительных секунд. Потом Тилчка, не спуская глаз с матери, медленно опустила руку, медленно повернулась и торопливо, не оглядываясь, пошла по дороге.

Матиц тоже стоял неподвижно. Когда Тилчка поравнялась со стогом, он очнулся и вышел на дорогу. Тилчка вскрикнула и инстинктивно отшатнулась — и в тот же миг узнала великана.

— Матиц! — в испуге воскликнула она. — Что ты тут делаешь?

— Я за подсолнухом пришел, — протянул он и в замешательстве заморгал огромными мутными глазами.

— За подсолнухом? — удивилась Тилчка и сосредоточенно наморщила лоб. Потом улыбнулась. — Верно, — приветливо сказала она, — я обещала тебе подсолнух.

— Обещала… — повторил Матиц и поковырял пяткой землю.

— Дай мне нож! — попросила она. Подошла к палисаднику, где возле ограды росло несколько подсолнухов, срезала самый большой из них и заткнула Матицу за рубашку. Она разгладила еще мокрые от росы лепестки, и золотисто-желтый подсолнух, как настоящее солнце, вспыхнул на загорелой груди Матица. — Этот цветок я тебе дарю, — сказала она, поднялась на цыпочки и потрепала его по щеке. — Если ты его потеряешь, я рассержусь на тебя.

— Не потеряю… — пообещал Матиц — бог знает по каким непостижимым законам чувства, — отошел в сторону, чтобы не загораживать Тилчке дорогу.

Она улыбнулась ему, кивнула и пошла вперед. Сделав шага три, оглянулась, помахала рукой и сказала:

— Прощай, Матиц!..

Матица охватило странное ощущение — он слова не мог вымолвить, только голос Тилчки привел в движение его гигантское тело. Он вздохнул и зашагал вслед за ней. Голову он держал высоко поднятой, чтобы подбородком не задевать подсолнух, пылавший у него на груди; без слов поспешал он за Тилчкой, которая, словно серна, неслась по дороге. Его шагов она не слышала, зато услышала его тяжелое дыхание, поэтому оглянулась и спросила:

— А ты куда идешь?

— В Лазны… — протянул он.

— Ага! Тебя там накормят?

— Накормят…

— Ага! — кивнула она и свернула с дороги. Росистая отава с шумом ударялась о босые ноги Матица.

В Лазнах они остановились.

— Ну, Матиц, теперь в самом деле прощай! — сказала Тилчка и пожала ему руку.

Матиц не ответил на пожатие, он испуганно заморгал, спрятал руки за спину и даже попятился от нее.

— Ох ты, горюшко горькое, — засмеялась Тилчка. — Ведь это не ты ко мне притронешься, а я к тебе!

— Я к тебе, — удивленно повторил он, облегченно вздохнул и протянул руку.

— Вот! — сказала Тилчка и еще раз пожала ее.