Смерть в «Ла Фениче» - [70]

— Неужели такая разница между ними и нами?

— Еще бы, — ухмыляясь, объяснил Падовани. — У нас, чтобы стать аристократом, придется мариновать денежки лет пятьсот. И еще одно различие. В Италии положено хорошо одеваться. А в Америке с первого взгляда не разберешь, кто миллионер, а кто его слуга.

Припомнив ботинки Бретт, Брунетти собрался уже возразить, но вклиниться в речь разговорившегося Падовани не представлялось никакой возможности.

— У них там есть журнальчик, не помню названия, — в общем, они раз в год публикуют список самых богатых людей Америки. Только имена и источник, откуда взялись деньги. Думаю, они неспроста не печатают фотографий — наверное, стесняются. А имеющиеся снимки убедительно доказывают, что деньги — корень всех зол или по меньшей мере одного из них — дурного вкуса. Все женщины у них выглядят так, словно их высушили над открытым огнем. А мужчины, господи, а мужчины! Боже милостивый, кто их одевает? Как по-твоему, чем они питаются — пластмассой?

Что бы ни думал на этот счет Брунетти, шансов ответить у него уже не было, потому что снова появилась Антония и спросила, что они предпочитают на десерт — фрукты или торт. Оба довольно нервно заявили, что воздержатся от десерта и предпочли бы кофе. Синьора с крайним неодобрением стала убирать со стола.

— Но возвращаясь к твоему вопросу, — продолжил свою речь Падовани, когда Антония удалилась, — скажу, что хоть я и не знаю, откуда эти денежки берутся, но, похоже, конца им нет. Этот ее дядюшка щедро отстегивал деньги направо и налево — в больницы, благотворительные фонды, и она делает то же самое, хотя большую часть жертвует на реставрацию памятников.

— Может, этим и объясняется помощь «Лючио»?

— Наверняка.

— А что известно насчет ее личной жизни?

Падовани покосился на него — давно уже отметив про себя, что все это не имеет непосредственного отношения к расследованию смерти Веллауэра. Что не мешало ему продолжать выкладывать все, что ему было известно. В конце концов, главная прелесть сплетни — в ее неисчерпаемости.

— Очень немногое. Вернее, точно известно очень немного. Похоже, ориентация эта была у нее всегда, но о ее личной жизни до приезда сюда никто ничего не знает.

— А давно она приехала?

— Лет семь назад. То бишь постоянно поселилась в этой самой квартире. Но она много лет жила тут в детстве — вместе с дядюшкой.

— Тогда понятно, что она так шпарит по-венециански.

Падовани рассмеялся.

— Правда, странно, когда чужие вдруг говорят по-нашему?

Тут появилась Антония с кофе и двумя рюмочками граппы — как она выразилась, ресторан угощает. Хотя ни тому, ни другому уже не хотелось этой огненной воды, оба сделали вид, что пригубили — и принялись нахваливать ее качество. Синьора удалилась с недоверчивым видом, и Брунетти заметил, как, прежде чем скрыться за кухонной дверью, она снова посмотрела на них — видимо, подозревая, что они могут вылить граппу себе в туфли.

— Так что еще известно о ее личной жизни? — повторил свой вопрос заинтригованный Брунетти.

— Думаю, она ее тщательно скрывает. У меня есть в Нью-Йорке приятель, который вместе с ней учился. В Гарварде, ясное дело. А потом в Йеле. После чего она отправилась сперва на Тайвань, а потом на материк, — в числе первых западных археологов. Году так в восемьдесят третьем — восемьдесят четвертом. Еще на Тайване написала первую книгу.

— Не слишком ли юный возраст — для книги?

— Пожалуй. Но специалист она великолепный.

Мимо проплыла Антония, неся кофе на соседний столик. Брунетти махнул ей рукой и изобразил в воздухе, как выписывает счет. Она кивнула.

— Надеюсь, кое-что из этого тебе поможет, — серьезно произнес Падовани.

— И я надеюсь, — отозвался Брунетти, не желая признаваться, что вряд ли, что его просто очень заинтересовали две эти женщины.

— Если я как-нибудь еще смогу быть полезен, звони, не стесняйся, — сказал Падовани и добавил: — Можно будет снова сюда заскочить. Только придется тебе привести с собой парочку полицейских поздоровее, чтобы защитить меня от… А, синьора Антония, — произнес он без малейшего усилия, едва та приблизилась и положила счет перед Брунетти. — Все было просто замечательно, и мы надеемся, что скоро снова к вам придем.

Результат этой грубой лести поразил Брунетти. Впервые за вечер на лице Антонии расцвела лучезарная улыбка, так что сделались видны две глубокие ямочки на щеках и превосходные, ослепительные зубы. Комиссар поймал себя на том, что завидует этому искусству Падовани, бесценному при допросе подозреваемых.

Глава 21

Междугородный поезд медленно полз по эстакаде, соединяющей Венецию с материком, и слева уже приближался индустриальный кошмар Маргеры. И, как человек не в силах удержаться, чтобы не бередить больной зуб, Брунетти не мог отвести взгляда от этого леса кранов и труб и от ядовитых смрадных облаков, плывущих над водами лагуны в сторону города, из которого он только что выехал. Вскоре после Местре зачумленный промышленный пейзаж сменился пустынными зимними полями. После опустошительной летней засухи хлеб остался на полях — и поливать слишком дорого, и жать иссохшие колосья не имело смысла.

Поезд опоздал всего на десять минут, так что Брунетти спокойно успевал на встречу с доктором, чей офис помещался в одном из современных зданий недалеко от университета. Как истый венецианец, он пренебрег лифтом и поднялся на четвертый этаж по лестнице. И, открыв дверь приемной, обнаружил, что там никого нет, кроме сидящей за конторкой женщины в белом халате.