Смерть смотрит из сада - [45]

— О чем ты? — удивился математик.

— Софья Юрьевна после убийства беспокоилась, не слышали ли мы их разговор, ну, тогда, в четверг, у калитки.

— О каких же тайнах вы беседовали, Софья Юрьевна?

— Да ну, обычное прощание.

— А вы сказали, — вставила Анна, — что почувствовали «мистику во тьме».

Под проницательным взглядом сыщика ядерщица отрезала:

— Во тьме копошились бесы.

— Как это понимать?

— Фигуральный оборот, передающий мое минутное настроение.

— То есть вы ощущали, что вас кто-то подслушивает?

— Ну… таково мое ощущение от всей этой свистопляски.

— Не понимаю.

— Женские нервы. — Она резко переменила тему. — И никогда я не поверю, что эта обезьянка способна создать нечто значительное.

— Журналист? — уточнила Анна. — Почему?

— Потому, милая, что к сорока годам он бы уже что-нибудь создал.

— А вот Аксаков начал «Семейную хронику» в пятьдесят пять…

— Вы Померанцева еще с Пушкиным сравните! «Аленький цветочек» остался на века. А вашему журналисту слабо даже постигнуть столь крупную и сильную личность, как Вышеславский.

— Вы тоже крупная и сильная.

— Если вы дерзко намекаете на мою фигуру…

— И фигура, и характер.

— Ну, насчет последнего… вы тоже, по-моему, не слабак. И своего добьетесь.

— Чего это она добьется?

— Ей же деньги, говорят, нужны.

— Ну и что?

— А вы человек небедный.

ГЛАВА 26

Журналист был до того потрясен, что какое-то время (покуда не прибег к древнейшему верному средству — бутылочке) молча таращился на Ивана Павловича. Наконец выпил, порозовел и произнес одно слово:

— Когда?

— После вашего ухода: в восемь, в девятом. Вы сразу пошли на станцию?

— Сразу!

— И сразу уехали?

— На электричке в девять сорок. Раньше не было.

— Что ж, алиби нет.

Журналист забормотал бессвязно, с отсутствующим видом, что в электричке он познакомился с одной милой девушкой, и если ее найти…

— Это не алиби. Саша убит, когда вы еще были в Вечере.

— На лужайке?

— На лужайке.

— Косой?

— Косой. Как Полина.

— Самоубийство?

— Косу кто-то выдернул из пробитого насквозь горла.

— Ого! Отпечатки есть?

— И железка, и древко залиты кровью. По данным экспертизы, изменено первоначальное положение тела: его протащили из кустов на траву примерно на метр.

— Кто обнаружил труп?

— Анна.

— Детка, признайтесь, это не ваших рук дело?

— Она бы с юношей не справилась.

— Нет, позднейшие манипуляции.

— Вы полагаете, у Анны были на то причины?

— О, черт! Что же происходит?

— На четырнадцатое июня (вечер убийства академика) алиби засвидетельствовано вашей любовницей?

— Не только. У меня тут компания заседала.

— Так вы же были наверняка вдрызг.

— И я вдрызг поперся в Подмосковье!

— Вы могли не пить…

— Я? Не пить?

— А притвориться пьяным.

— О черт! — вновь воззвал журналист к лукавому. — Зачем мне эти трупы?

— Браслет, сданный в комиссионку, — напомнил Иван Павлович.

— Вы меня обвиняете в шантаже — совершенно безосновательно! — но встанем на вашу точку зрения. Какой шантажист додумается убить свою, пардон, дойную корову? Избавляются как раз от вымогателя.

— Вы записали интервью с академиком в свою первую встречу. А второй ваш визит в Вечеру (на следующий же день) был для хозяина неожиданным?

— Неожиданным?

— Дед с внуком гуляли в роще и вас не ждали.

— Не смог дозвониться, у меня телефон барахлил. Поехал наудачу, он ведь сиднем дома сидел. Я вообще человек порыва.

— Ценное признание. Где вы ждали хозяев?

— В саду.

— В дом не проникали?

— Да бросьте! Делать мне, что ль, нечего?.. — Усмешка мелькнула на подвижном смуглом личике. — У меня есть свидетельница.

— У вас, как погляжу, на каждом углу…

— Ваша прелестная Юленька, — перебил журналист. — Мы с ней поболтали.

— Она была в саду у Вышеславских?

— Зачем? У себя.

— И как вы к ней подобрались?

— Я еще в первый визит ее засек, из окна академика. — Померанцев улыбнулся по привычке, как всегда говоря о женщине — хищно, но без особого задора; явно другое занимало его мысли. — Она загорала.

«Понятно, в каком виде она загорала…» — подумал математик; Филипп Петрович продолжал:

— Ну а когда я уходил от него, в первый еще раз, мы с ней на улице столкнулись. У нее сигареты кончились, она на станцию шла. Ну, поболтали. Не подумайте ничего дурного, так, обычный светский треп. Ваша Юля…

— Да ладно, не до нее, — перебил Иван Павлович, хотя ерундовый эпизод этот на миг зацепил внимание, но сосредоточиться на нем сейчас он не сумел.

— Саша говорил, что второе ваше посещение было очень кратким.

— Да, старик не был в настроении давать интервью.

— Но браслет дал?

— То в третий визит, последний.

— Расскажите о втором.

По словам журналиста, ему надоело ждать и он двинулся было на станцию, как вдруг в рощице повстречался с Вышеславскими. Академик был чем-то вроде встревожен, тем не менее пригласил в дом.

— Саша вас узнал?

— По-моему, нет. Смотрел с любопытством, видимо, дед сказал про книгу. Но…

— Он не помнил вас, — вмешалась Анна. — И удивился, когда вы сказали, что с его мамой учились.

— Точно. А тогда я себя не выдал, чтоб мальчика не волновать воспоминаниями.

Математик заметил:

— А вот дедушку, судя по всему, вы не постеснялись.

Журналист задумался.

— Честно говоря, я был выпимши (у Вышеславского еще коньячку принял) и слегка завелся, увидев Сашу. Он так похож на нее.