Смерть с отсрочкой - [112]

Сидней глубоко вздохнул, захлопнул альбом и вытер глаза.

— Чудесные рисунки, — сказал он. — Она была настоящей художницей.

— Хотелось бы мне иметь хоть половину ее таланта, — кивнула Анита. — Возьмите палку. Сможете чуть-чуть пройтись? Я вам хочу кое-что показать.

Она взяла его под руку, повела вверх по склону к краю участка, остановилась около выцветшей таблички с надписью «Cotoprivado de la casa».[104] Указала на каменистый холмик в паре сотен ярдов ближе к горам:

— Нам туда. Дойдете?

— Конечно, только медленно, — прохрипел Сидней.

Они дошли за двадцать минут.

— Я подумала, что вы должны это видеть перед… — Голос умолк, унесенный ветром.

Сидней улыбнулся, тяжело навалился на палку, втянул воздух сквозь зубы.

— Перед смертью, — выдохнул он. — Правильно. Что это?

Анита опустилась на колени перед бронзовым карликовым деревцем в восемнадцать дюймов высотой, укрепленным на обнаженной известняковой плите.

— Оливковое дерево. Слишком маленькое, да? Я его сделала для Изарры как памятник, символ веры и долговечности и поставила здесь, над «Кипарисами». За тем и вернулась. Я скульптор, по-моему, это гораздо лучше камня на кладбище, куда никто не ходит. — Она отряхнула пыль с рукава. — Я его слишком маленьким сделала, правда?

Сидней покачал головой:

— Идеально, моя дорогая.

— Металл дешевый, процесс слишком дорог. Мне оно обошлось в пятьсот евро.

Сидней не слышал. Просто стоял и смотрел на крошечное коричневое деревце с неподвижными на восточном ветру листьями.

Несмотря на все свои усилия, шеф монтальбанской полиции Пабло Менендес Берруэко не нашел никаких оснований для выдвижения обвинений против братьев Пинсада. Октавио в тяжелом, но стабильном состоянии находился в теруэльской епископальной больнице, а Энрике упорно придерживался своей версии. Он заявлял, что беглый англичанин ворвался на постоялый двор «Свинья» на дороге в Вилларлуэнго около одиннадцати часов в тот же вечер, когда бежал из-под стражи, и выстрелил Октавио Пинсаде в живот. Пабло не верил ни единому слову, пока патрульные полицейские, получив известие о пробитом дорожном ограждении сразу за туннелем к северу от Вилларлуэнго, не увидели внизу собственными глазами обломки, видимо, бензовоза Виктора Веласкеса, угнанного, по сообщениям, из его ангара. Скептически настроенный шеф полиции взял для Энрике кофе с молоком в больничной столовой и потребовал в обмен правду.

Пинсада откинулся в кресле, приняв позу, сулившую откровенность.

— Я уже говорил. Мы выпивали, беседовали о том о сем, и вдруг он появился на лестнице в самом верху. Я его еще в клубе запомнил и знал, что его прихватили. Он вылетел на лестницу и — бабах! Не предупредил, ничего. Выстрелил Октавио прямо в кишки.

— Что потом?

— Потом старый дурак, хозяин заведения, выскочил с ружьем. Начал палить прямо с верхней ступеньки.

— А ты где был?

— На полу, приятель, осматривал Октавио.

— А еще кто там был?

Энрике ждал этого вопроса. В последний раз он видел Эрмана Круса, когда Пако Эскобар вытолкнул его в дверь.

— Почему ты спрашиваешь? — уточнил он.

— Потому что расследую перестрелку, черт побери, и хочу знать, кто еще в ней участвовал, ты, тупой сукин сын!

— Вполне справедливо, — кивнул Энрике и утер рукой губы.

— Так кто же?

Энрике запрокинул голову и уставился в потолок.

— Дай подумать…

Пабло тряхнул головой:

— Мне некогда. Эрман Крус был? Да или нет?

Цыган потер мочку уха. Эрман явно будет отрицать, что был. Может быть, полицейские знают про Эскобара. Может быть, два других англичанина подали жалобу. Энрике почесал в затылке. Сам он и Октавио не принимали участия в пытках, и, если англичане честные, они это признают. Впрочем, братья рядом стояли, все видели, поэтому их могут обвинить в соучастии в похищении, издевательствах и причинении тяжкого физического вреда. Эти серьезные правонарушения превратятся в сущую мелочь, если Эскобар арестован, но, поскольку Энрике фактически сидит перед шефом с чашкой кофе, а не под дулом пистолета, можно предположить, что тот еще на свободе. Он нахмурился и подался вперед, вдвое согнувшись, как язвенник, хлебнул кофе с молоком и посмотрел на Пабло.

— Знаешь что, шеф? Кажется, я страдаю от посттравматического стресса. Ничего не помню после первого выстрела.

— Ох, мать твою, Пинсада! По крайней мере, второй выстрел помнишь, раз говоришь, что Пепе Серрано из ружья стрелял.

— Видишь? — переспросил Пинсада. — Даже забыл, что сказал. Надо, наверно, с врачами проконсультироваться.

— Слушай: мои ребята нашли сгоревший бензовоз у подножия хребта Ансения. В нем два обугленных трупа. Один мы идентифицировали по зубным слепкам. Это Эрман Крус. Другой без головы.

— А отпечатки пальцев? — спросил Энрике, внезапно загоревшись желанием помочь.

Пабло вздохнул:

— Очнись, Пинсада. Представляешь, что осталось от человека, поджаренного в двадцати с лишним тысячах литров неэтилированного бензина? Перед самым туннелем найден британский паспорт. Есть подозрение, что другое тело принадлежит Леонарду Артуру Ноулсу. Можешь подтвердить, что Эрман Крус был в гостинице, когда англичанин начал стрелять, и что они вместе уехали в бензовозе? Это все, о чем я спрашиваю.