Смерть пришельцам. Южный фронт - [15]

Степан уже был под крышей из густых крон. Прижавшись спиной к шершавому стволу, он бросил взгляд в сторону кургана и повисшего над ним «блюдца». Фруктовые деревья, словно разделяя с человеком его боль и смятение, шумно шелестели листвой. Из-под брюха летательного аппарата вывалились две похожие на железные бочки штуковины. Степан в первый миг подумал, что это – бомбы, и приготовился, что сейчас грянет. Но взрыва не последовало, да и не стали бы пришлые что-то взрывать в непосредственной близости от своей летающей машины. Бочки одновременно зашевелились. У каждой из них оказалось по шесть коротких остроконечных лап. На обращенных к саду плоских «крышках» зажглись кроваво-красные огни. Не то глаза, не то фары. Механизмы пришлых двинулись к саду, словно два оживших артиллерийских снаряда. Степану они напомнили гигантских личинок или обезглавленных свиней.

На всякий случай он проверил, заряжено ли ружье, – патроны были на месте. Хотя вряд ли стальная дробь могла бы причинить механическим тварям хоть какой-нибудь вред. Степан оттолкнулся от ствола и побежал, перепрыгивая через лежащие на земле ветви и разросшиеся кустарники, к фруктохранилищу. Что он будет делать, когда доберется до своих, Степан пока не знал. Если нужно, он погибнет вместе со всеми. В эти минуты из головы вылетело и сообщение, которое передал ему умирающий красноармеец, и то, что он сам, вероятно, заразился костянкой. Какая, к черту, костянка, которая проявит себя только через неделю, когда прямо сейчас над головой кружат «блюдца», сверкают энергетические лучи, а по пятам идут пугающие механизмы пришлых. Зато возле фруктохранилища – и мать, и Вовик, и остальные односельчане, которые тоже ему не чужие.

Между стволами клубился дым. Горело впереди, горело у Степана за спиной. Дрожащие отсветы озаряли хмурое беспокойное небо. Пулемет старосты молчал уже несколько минут, Степан был уверен, что это ненадолго: может, лента заклинила или патроны закончились. Даже мысли не возникало, что Иван, этот огромный мужик, державший односельчан в кулаке, мог погибнуть. Вообще не было никаких мыслей, кроме одной: поскорее одолеть расстояние, отделяющее его от общины.

Земля задрожала, некая темная масса заслонила огни пожаров, бушующих возле фруктохранилища. Степан бежал навстречу этой новой напасти, готовый в случае необходимости пробить или даже прогрызть себе проход. Нарастающий гул расслоился на дробный стук множества копыт. Пахнуло конским потом, послышалось визгливое ржание. Степан понял, что на него мчит испуганный общинный табун.

– Стой! – заорал он. – Тпру! – И, поняв тщетность попыток остановить живой поток, прыгнул за ствол ближайшего дерева.

Валет, орловский рысак, принадлежавший старосте, промчал мимо Степана, обдав его запахом припаленной шкуры. Следом за вожаком табуна из дымной мглы вырвались остальные: стремительные, неудержимые, ослепленные паникой.

Звонко грянуло, точно кто-то по жестяному корыту молотком стукнул. И тут же по нервам ударил истошный, почти человеческий вопль. Степан обернулся: старая кобылица Панночка на полном скаку врезалась в механизм пришлых, подкрадывающийся к человеку со спины. И кобылица, и сучащая короткими лапками металлическая штуковина оказались на земле. Глядя на Панночку, бьющуюся, точно выброшенная на берег рыба, Степан почувствовал щемящую жалость. Вряд ли эта лошадь уже сможет встать на стройные ноги. Тем не менее она спасла Степана, да и остальной табун на какое-то время закрыл юношу от преследователей.

Жеребец, скачущий в арьергарде, неожиданно сбавил шаг, Степан увидел, что животное оседлано и что за гриву из последних сил цепляется кто-то из мужиков. Степка не мог понять, кто именно: лицо наездника казалось темным и каким-то смазанным. Лишь потом он разглядел, что всадник однорук. Йоська!

– Не ходи… туда!.. – промычал калека через силу, каждое слово ему давалось с великой мукой. – Там нет… никого! Беги! Убежище! Убежище!

– Мамка где моя? – торопливо спросил Степан. – Мамка жива?

Как и красноармеец, больной костянкой, Йося завалился набок. У Степана возникло ощущение, что это уже с ним происходило, что он оказался внутри повторяющегося кошмарного сна. Он подхватил Йоську под руки, тот пронзительно заорал и, похоже, потерял сознание. Степан ощутил под своими ладонями грубые лохмотья обгоревшей одежды и влажные пятна открытых ран. Теперь стало понятно, почему лицо Йоськи показалось ему неузнаваемым: бедолага был покрыт чудовищными ожогами.

Степан уловил боковым зрением красный огонек и без промедления упал на одно колено, вскинул ружье. Над головой с гулом прошлась огненная плеть, кроны трех стоящих в ряд деревьев вспыхнули. Кавказ – жеребец Йоськи – встал на дыбы и замолотил воздух копытами. Ружье рявкнуло дуплетом, Степан целил в вызывающий красный «глаз», но попал в колено на передней лапе механизма. Сверкнули искры, железяка пришлых нелепо затанцевала на пяти оставшихся лапах, пытаясь сохранить равновесие. Йоськин конь испуганно дернулся в сторону, но Степан успел поймать одной рукой поводья. Недолго думая, юноша запрыгнул в седло и ударил каблуками по гнедым бокам. Кавказ рванул, словно пущенная с тетивы стрела, замелькали с двух сторон стволы деревьев, сливаясь в одно серое полотно. Степан направил жеребца к фруктохранилищу; невзирая на предупреждения, он считал, что должен собственными глазами увидеть, что творится возле общинного дома. Фруктохранилище сияло, точно маяк, потерять из виду охваченное огнем строение было невозможно.