Смерть приходит в конце. День поминовения. Лощина - [170]
— Бексхилл? Пожалуй… Да, вполне возможно, — после некоторого раздумья согласилась леди Энкейтлл.
Подошел Гаджен:
— Сэр Генри, звонил инспектор Грэйндж. Заседание суда назначено на среду в одиннадцать часов.
Сэр Генри кивнул головой.
— Мидж, — сказала леди Энкейтлл, — ты позвонила бы в свой магазин;..
Мидж медленно пошла к телефону. Вся жизнь ее протекала так размеренно и заурядно… Она чувствовала, что ей не хватит слов, чтобы объяснить хозяйке магазина, почему после четырех выходных она все-таки не может вернуться на работу. Сказать, что она замешана в убийстве… Это звучит просто дико! Дико! К тому же мадам Элфридж — особа, которой не так-то просто что-либо объяснить…
Мидж решительно вздернула подбородок и сняла телефонную трубку.
Разговор вышел таким, как она и ожидала. Противный хриплый голос той ядовитой коротышки прозудел:
— Что такое, мизз Харказзл? Змерть? Похороны? Вы прекраззно знаете, что у меня не хватает людей! Вы думаете, я буду терпеть важи оправдания? О конежно, вы там, полагаю, развлекаетезь!
Мидж, прервав ее, объяснила все коротко и понятно.
«Полизия?! Вы зказали полизия… — Голос мадам Элфридж сорвался на визг. — Вы зпутались з полизия?!»
Стиснув зубы, Мидж продолжала объяснять. Как грязно опошлила эта женщина на другом конце провода случившееся у них горе. Вульгарное полицейское дело! Сколько же желчи в этом существе!
В комнату вошел Эдвард, но, увидев, что Мидж говорит по телефону, хотел было уйти. Она остановила его:
— Останьтесь, Эдвард. Пожалуйста, прошу вас!
Присутствие Эдварда давало ей силу противостоять ядовитым замечаниям, сыпавшимся ей в ухо. Она убрала руку, которой закрывала трубку.
— Что? Да, извините, мадам. Но, видите ли, это не моя вина…
Противный хриплый голос продолжал сердито кричать:
— Кто эти важи друзья? Что это за люди, езли у них в доме полизия и убийство? Мне вообже хочется, чтобы вы не возвражжализ! Я не могу допузтить, чтобы позтрадала репутазия моего магазина!
Мидж отвечала покорно и уклончиво. Наконец, со вздохом облегчения, положила трубку. Ее подташнивало и всю трясло.
— Это место, где я работаю, — объяснила она. — Я должна была сообщить, что не могу вернуться до вторника из-за судебного разбирательства и… полиции.
— Что собой представляет этот магазин одежды, где вы работаете? Надеюсь, хозяйка магазина вела себя порядочно? Она симпатичная, приятная женщина?
— Я бы этого не сказала! Она из Уайтчепла[185]. С крашеными волосами и голосом как у коростеля[186].
— Но, Мидж, милая…
Выражение ужаса на лице Эдварда почти заставило Мидж рассмеяться — он выглядел таким озабоченным.
— Дитя мое… вы не должны работать в этом магазине. Если уж работать, надо выбрать место с приятным окружением, чтобы вам были по душе люди, с которыми общаешься.
Мидж мгновение смотрела на него, не отвечая.
«Ну, как ему объяснишь, — думала она, — такому человеку, как Эдвард? Что он знает о рынке труда, о работе?» В душе Мидж внезапно поднялась волна горечи. Люси, Генри, Эдвард… да, даже Генриетта… всех их отделяет от нее непреодолимая пропасть… пропасть, разделяющая праздных людей и работающих. Они не имеют представления о том, как трудно найти работу, а уж если нашел, то чего стоит ее не потерять! Конечно, можно сказать, что ей, собственно говоря, нет надобности зарабатывать на жизнь. Люси и Генри с удовольствием взяли бы ее к себе… или с равным удовольствием могли бы выделить ей содержание. Эдвард охотно сделал бы то же самое. Но что-то не позволяло ей принять легкую жизнь, предлагаемую состоятельными родственниками. Изредка приезжать и погружаться в прекрасно налаженную, роскошную жизнь «Лощины» — само по себе превосходно! Этим Мидж могла наслаждаться. Однако стойкий дух независимости удерживал ее от того, чтобы принять такую жизнь из чьих-то рук. Это же чувство не разрешало Мидж открыть собственное дело — не хотела одалживаться у родственников и друзей. Она вдоволь насмотрелась, чем это кончается.
Мидж не хотела ни брать деньги взаймы, ни пользоваться протекцией. Она сама нашла себе работу на четыре фунта в неделю, и мадам Элфридж, нанявшей ее в надежде, что Мидж направит в ее магазин своих друзей из фешенебельного общества, пришлось разочароваться. Мидж стойко отклоняла подобные попытки всех друзей и знакомых.
Мидж не питала никаких иллюзий в отношении своей работы. Она испытывала отвращение к магазину, к мадам Элфридж, к постоянному раболепству перед раздражительными и дурно воспитанными покупательницами, но она очень сомневалась в том, что сможет найти другое более приятное место, ведь у нее не было никакой специальности.
Разглагольствования Эдварда о том, что перед ней открыт широкий выбор, невыносимо ее раздражали. Как он мог жить в мирке, настолько оторванном от реальности?
Они — Энкейтллы! Все до одного! А она… она лишь по матери Энкейтлл! Порою, как, например, этим утром, она вообще не чувствовала себя своей в этой семье. Она была дочерью только своего отца.
Воспоминания об отце вызвало в душе острую боль и жалость. Седой, с вечно усталым лицом. Он столько лет старался спасти небольшое семейное предприятие, которое было обречено и, несмотря на все усилия и заботы, медленно разорялось. Не из-за неспособности отца вести дела… Просто оно устарело — наступал прогресс.
