Смерть приходит в конце. День поминовения. Лощина - [168]

Эдвард отшатнулся. Лицо его напряглось.

— Да, я всегда это знал, — сказал он сухо.

Генриетта с ожесточением продолжала:

— Как ты думаешь, каково мне было сидеть весь вечер, зная, что Джон мертв и никому до этого нет дела, кроме меня и Герды! Ты — доволен, Дэвид — смущен, Мидж — взволнована, Люси — деликатно радуется тому, что ожили страницы «Ньюс оф де Уорлд»!.. Разве ты не видишь всей чудовищности этого фантастического кошмара?

Эдвард ничего не ответил. Он отступил назад, в тень.

— Сегодня, — сказала Генриетта, глядя на него, — никто не кажется мне настоящим, никто… кроме Джона!

— Да, знаю. Я не очень настоящий, — тихо сказал Эдвард.

— Какая же я дрянь, Эдвард! Но я не могу иначе, не могу согласиться с тем, что Джон, в котором было столько жизни, — мертв!

— А я, наполовину мертвый, — живу…

— Этого я не имела в виду, Эдвард!

— Думаю, ты имела в виду именно это, и, очевидно, ты права.

— Это не горе… — продолжала она задумчиво, возвращаясь к прежней мысли. — Может быть, я не могу почувствовать горя. Может, никогда не смогу… И все же… мне хотелось бы горевать по Джону…

Ее слова казались невероятными. Однако Эдвард удивился еще больше, когда Генриетта вдруг сказала почти деловым тоном:

— Я должна идти к бассейну, — и скрылась за деревьями.

С трудом переставляя негнущиеся ноги, Эдвард вошел в дом.

Мидж видела, как Эдвард шагнул в гостиную. Ничего не видящий взгляд; в сером, словно иззябшем лице — ни кровинки. Он не заметил ее короткого восклицания, которое она сразу же подавила. Почти машинально он прошел по комнате, опустился на стул и, чувствуя, что от него чего-то ждут, сказал:

— Холодно.

— Вам холодно, Эдвард? Может быть, мы… может быть, я зажгу камин?

— Что?

Мидж взяла коробку спичек с камина, опустилась на колени и разожгла огонь. Осторожно, искоса она посмотрела на Эдварда. Он был, казалось, совершенно ко всему безразличен.

— Огонь — это очень хорошо, — наконец произнес Эдвард. — Он согревает…

«Надо же, совсем застыл, — подумала Мидж. — Но сейчас ведь не так холодно… Это Генриетта. Что она ему сказала?»

— Эдвард, пододвиньте стул ближе к огню.

— Что?

— Ваш стул, Эдвард, ближе к огню, — сказала она громко и медленно, словно говорила с глухим.

Неожиданно, настолько неожиданно, (у Мидж сразу камень свалился с души), Эдвард, прежний Эдвард был опять с ней и нежно ей улыбнулся.

— Вы что-то сказали, Мидж? Извините! Я задумался.

— О, ничего особенного. Просто зажгла камин.

Трещали поленья, ярким и чистым пламенем горели еловые шишки. Эдвард смотрел на них.

— Какой приятный огонь!

Он протянул к пламени длинные, тонкие руки, чувствуя, как напряжение покидает его.

— В Эйнсвике у нас всегда были еловые шишки, — сказала Мидж.

— И теперь тоже. Каждый день корзинка с еловыми шишками ставится у каминной решетки.

Эдвард в Эйнсвике… Мидж прикрыла глаза, представляя себе эту картину. Эдвард скорее всего в библиотеке, в западной части дома. Высокая магнолия почти закрывает одно окно, в полдень наполняя всю комнату золотисто-зеленым светом. Из другого окна видна лужайка, где, как страж, поднимается высокая сосна, а земного вправо от нее — большой медный бук.

О, Эйнсвик… Эйнсвик!

Мидж явственно ощутила аромат магнолии, на которой даже в сентябре остается несколько крупных белых восковых цветков, издающих сладковатый запах… И запах сосновых шишек, горящих в камине… И специфический, чуть затхлый запах старой книги в руках у Эдварда. Он читает, сидя на стуле с седловидной спинкой. Взгляд от книги скользит к огню; он думает о Генриетте…

Мидж шевельнулась и спросила:

— Где Генриетта?

— Пошла к бассейну.

— Зачем?

Отрывистый, глубокий голос Мидж словно разбудил Эдварда.

— Мидж, дорогая, вы, конечно, знаете… или догадываетесь. Генриетта знала Кристоу довольно близко…

— О разумеется, это всем известно! Но мне непонятно, зачем она отправилась на то место, где он был убит. Это совсем не похоже на Генриетту. Ей не свойственна сентиментальность!

— Разве кто-нибудь из нас знает своего ближнего? Например, Генриетту…

Мидж нахмурилась.

— В конце концов, Эдвард, вы и я, мы знаем Генриетту всю нашу жизнь!

— Она изменилась.

— Да нет! Я не думаю, что человек может измениться.

— Генриетта очень изменилась.

Мидж удивленно посмотрела на него.

— Больше, чем вы или я?

— О, я знаю, что не изменился. А вы…

Взгляд Эдварда наконец остановился на девушке, стоявшей на коленях у каминной решетки. Он вглядывался в ее лицо как бы издалека: квадратный подбородок, темные глаза, решительный рот.

— Мне хотелось бы чаще видеть вас, Мидж.

Она улыбнулась:

— Я понимаю, в наши дни общаться нелегко.

Снаружи донесся какой-то звук, и Эдвард встал.

— Люси права, — сказал он. — День был действительно утомительный…

Он вышел из комнаты в ту минуту, когда из сада через застекленную дверь вошла Генриетта.

— Что ты сделала с Эдвардом? — накинулась на нее Мидж.

— С Эдвардом? — спросила рассеянно Генриетта; наморщив лоб, она, казалось, думала о чем-то очень далеком.

— Да, с Эдвардом. Он выглядел ужасно: холодный, мрачный и бледный.

— Мидж, если тебе так небезразличен Эдвард, почему ты не предпримешь что-нибудь?

— Что ты имеешь в виду?

— Я не знаю. Стань на стул и закричи! Чтобы он обратил на тебя внимание. Разве ты не знаешь, что с такими людьми, как Эдвард, по-другому нельзя.