Смерть отца - [132]

– И ты не член какой-либо молодежной организации коммунистической партии?

– Боже упаси! – обрадовался Саул, что может дать правдивый ответ: он член молодежного, еврейского, сионистского, пионерского, международного движения. Слово «социалистического» он опустил из предосторожности.

– Что? – вскричал офицер. Не мог он записать все эти иностранные, странные слова, которые неслись из уст парня, и Саул с удовольствием объяснял ему каждое слово, и так получилось, что он учил полицейского, а тот сидел и прилежно слушал.

– …и мы не вмешиваемся в политику Германии! – завершил Саул свои объяснения.

– Слушай, парень, – пожевал челюстью офицер полиции, – я предупреждаю тебя самым серьезным образом, чтобы ты говорил правду. Завтра тебя поведут на допрос, и тебе надо будет произнести клятву перед судьей. На вашем Ветхом завете ты должен будешь поклясться говорить правду. Я бы это дело довел до минимума, снял бы штаны с тебя и надавал, как следует… – Офицер наглядно показал пальцами, чтобы он сделал, – но, по закону, я не имею на это права. Потому я тебя арестую, а завтра отправлю к судье.

«Ладно, – подумал про себя Саул, – я могу спокойно положить руку на Танах, я ведь и так не религиозен». Со спокойной душой пошел он за полицейским в камеру. Но когда раскрылась дверь, он пал духом. Это было огромное помещение в подвале здания, где находилась орава мужчин явно уголовного вида. Полицейские привозили сюда всех, кого вылавливали во время дежурства по городу, – пьяных, карманников, мелких и крупных нарушителей, и между ними, политических, которых много развелось в связи с приближающимися выборами. Вечером, в субботу, и в воскресенье, камера наполнялась до отказа. Каменный пол и деревянные скамеечки вдоль стен, одна на другой, полны были дремлющими типами, и одна слабая лампочка проливала скупой свет.

Ругательства и смешки, чиханье и кашель, храп и насмешки, сливались в единое месиво, усиливаемое вонью немытых тел, блевотиной пьяных, плесенью стен. Грубым толчком Саул был вброшен в камеру, и двигался, пока не наткнулся на одного из лежащих на полу. Тут же получил дополнительный толчок и очутился в центре помещения, подталкиваемый от человека к человеку.

– Иисусе Христе! – воскликнул с удивлением незнакомец, волосы которого доходили до плеч. Это был давний друг Саула по кличке «езуслатчер», который радостно пожал ему руку. И Саул с такой же радостью вернул ему рукопожатие и пришел в себя. Приятель Саула обычно ходил по улицам Берлина, от дома к дому, и собирал милостыню, как пожертвование себе самому. Обращался к людям именем Христа, представляясь посланником милосердия различных организаций, помогающих бедным, а все деньги клал себе в карман. Время от времени его ловила полиция, сажала в тюрьму и тут подкармливала его несколько недель, чтобы вернуть потолстевшего и раздобревшего, к миссионерской деятельности. Саул подружился с ним, внимательно слушал, когда тот открывал ему душу, и угощал приятеля лучшими колбасами Розалии.

– Долговязый Эгон тоже тут, – добродушно сообщает он Саулу.

Эгон был арестован в ночь большого празднества по обвинению в нанесении ущерба общественному имуществу. Полиция поймала его, пьяного в стельку, когда он пытался освободить скамью в переулке от наложенных на нее креплений. Не прошло и нескольких мгновений, как Саул обосновался на полу камеры между долговязым Эгоном, сидящим с опущенной головой и «миссионером», для которого отсидка в тюрьме была делом привычным.

– Иисусе! – спрашивал он. – Чего ты попался, как клоп, в их руки?

– Как я, – сказал Эгон плачущим голосом, – Саул, я ведь, как мы все, человек, который хочет посидеть на скамье, а скамья опутана креплениями, а на них – красный фонарь, как бесовское око. Как же не дать в это око?

Саул молчал. Боялся открыть рот в удушливом воздухе, который, казалось, способен, попади он в горло, причинить боль. Воздух этот, казалось ему, никогда не сменится. Поверх потеющих стен, под самым потолком, ряд узких окошек, которые тоже забраны железными решетками. Эгон и «миссионер» прижаты к нему так, что он не может пошевельнуться. Спереди и сзади также сидят вплотную, так, что он вынужден поджать под себя ноги.

– И всего-то я хотел, – продолжает Эгон плаксивым голосом, выпустить дурной воздух, который скопился у меня в животе. Тут меня и схватили…

Оглушительный смех вокруг, пот от тел, движение ногами и толчки локтями.

– Ну, а тебя, мальчик, за какие преступления? – «Миссионер» кладет ладонь на плечо Саула. – Фальшивым жетоном позвонил по телефону, и «синие» тебя сцапали?

Саул перестал зажимать нос и даже приоткрыл рот. Как молния, пронеслись в его голове слова «миссионера»: какое открытие! Как ему раньше это не пришло в голову! Ведь он может рассказать в Движении и дома, что был схвачен, когда опускал в телефон-автомат фальшивый жетон. Так делают многие его товарищи. Используют старые монеты, давно вышедшие из употребления, а полиция нашла способ ловить этих нарушителей. Время от времени кто-то был схвачен и оштрафован, проводил несколько часов на полицейском участке и выходил оттуда героем.. Саул тоже может выставить себя таким героем, и не надо будет ему давать отчет о политической деятельности, запрещенной Движением. Снова приблизилась к нему уже похороненная им мечта: с окончанием школьных занятий поехать на ферму подготовки к молодежной репатриации, и недалек тот день, когда он уедет в страну Израиля.