Смерть от тысячи ран - [3]

На заднем сиденье Адриан Руано вжался в подушки. Лучше было бы не намекать на то, что для GPS требовались четкие данные, а не смутные указания на «ничейные земли». Хавьер плохо переносил, когда ему перечили, и славился жестокими приступами убийственной ярости. Именно поэтому после того, как парень сильно нашалил с дочерью одного из представителей колумбийской верхушки, его отец, Альваро Грео-Перес, отправил сынка проветриться в Испанию. Даже старому Пересу оказалось не по силам замять подвиги такого рода.

А он, Адриан Руано, ни в чем не мог отказать старому Пересу. Ergo,[15] должен был заниматься сынком, а главное — занимать его, помогая развивать бизнес семьи в Испании. Дон Альваро «убедительно просил». Адриан Руано уже давно имел дело с подобными людьми, поэтому прекрасно знал, что значит, когда они «убедительно просят». Даже если клан Грео-Пересов сам согласился работать с ним и помочь ему сделать карьеру и даже если он, молодой успешный мадридский адвокат, взамен упрочил положение семьи здесь, в Европе, для них он остается всего лишь лакеем. А прислуге не следует оскорблять сыновей хозяина. И лакей, как это ни неприятно, должен подчиняться даже в своем собственном автомобиле, когда сынок хозяина говорит: «Садись сзади, а мы порулим».

Хавьер на переднем сиденье продолжал свой монолог:

— Кстати, место встречи выбрал не я, а твои друзья.

Адриан едва заметно покачал головой. Если бы Хавьер не поддался уговорам двадцатилетней представительницы усыхающей ветви английского рода, желающей соединить приятное с полезным в «Relais & Chateaux»,[16] они не заехали бы в эту дыру. Британка, puta,[17] обосновавшаяся в Мадриде в поисках солнца и богатого мужа, пару дней назад заарканила Хавьера на какой-то вечеринке. Y este idiota[18] захотел произвести на нее впечатление, доставить ей удовольствие. О да, задница у нее изумительная, и, вероятно, она элегантно трахается, эта чванливая pequena perra[19] — кому что нравится, но, putamadre,[20] бизнес есть бизнес.

— Надеюсь, твои дружки умеют держать язык за зубами?

Нынче утром кое-что позабавило Адриана: эта шлюха явилась к завтраку странной походкой, с низко опущенной головой, в черных очках, в косынке, обмотанной вокруг шеи, и села как можно дальше от Хавьера. По всему видать, ее первая ночь с прекрасным идальго оказалась нелегкой. Адвокат мог бы предупредить ее перед отъездом, но она с первых минут знакомства и в дороге вела себя с ним так надменно, что… Он улыбнулся…

— Эй! — Хавьер схватил его за руку и встряхнул. — Ты что ухмыляешься? Смешно, что я спрашиваю, не болтливы ли твои дружки? Животики надорвешь!

— Это солидные люди. И их famiglia,[21] — Адриан умышленно использовал итальянское слово; он вперился суровым взглядом в глаза колумбийца, — очень серьезная. Хорошие люди. Уважаемые. — Адриан сдержал вздох. Жаль, что отец Хавьера так рассчитывает на сынка. — И твой отец им доверяет.

При упоминании об отце Хавьер отвернулся, как обиженный ребенок, и скрестил руки на груди. Все, чем он владел, чем занимался, все, за что его уважали люди, которых он знал, — все это он имел лишь благодаря дону Альваро. И Хавьер не любил, когда ему слишком часто об этом напоминают.

Родриго притормозил, а потом и вовсе остановился. Он заглушил двигатель, не погасив фары. В бледно-голубом свечении перед ними плотно стояли голые деревья. Трое мужчин прибыли к месту назначения, в монаший лес, расположенный в конце одноименной дороги, неподалеку от деревушки под названием Пиак, в захолустье департамента Тарн-э-Гаронн на юго-западе Франции.

— Ну и где же твои уважаемые дружки? Мы приехали вовремя, а их нет. — Хавьер говорил, почти не разжимая губ и по-прежнему скрестив руки на груди. — Что будем делать ahora?[22]

— Теперь? — Адриан Руано откинулся на кожаные подушки заднего сиденья. Он посмотрел в окно, но из-за включенной в салоне лампочки и тьмы снаружи не увидел в стекле ничего, кроме отражения своего сероватого, точно у покойника, лица. — Теперь мы подождем.

— Еще одна! — Двое мужчин напряженно следили за несущейся по пересекающему национальную трассу шоссе полицейской машиной с зажженной мигалкой на крыше.

— Как ты думаешь, что происходит? — Жан Франсуа Нери в зеркале заднего вида проводил взглядом движение голубоватых проблесков. Вскоре они исчезли в темноте. — Кого-то ищут? За десять километров уже вторая. А только что на выезде с автотрассы заграждение…

— Non te apprenneti.[23]

Нери нетерпеливо хмыкнул:

— Ясное дело, я беспокоюсь!

Симоне Каннаваро изобразил улыбку, оставшуюся незамеченной его товарищем. Он ответил на неаполитанском диалекте. Из лени или чтобы поиздеваться, потому что Нери не владел своим родным языком, во всяком случае не особенно. Малыш Джанфранко родился во Франции, никогда не жил в Кампанье, интересовался итальянским лишь в практических целях и гораздо лучше изъяснялся по-английски и по-немецки, что сильно бесило Симоне Каннаваро. Неплохо бы помнить, кто ты и откуда родом.

— Ничего не происходит. — В словах Каннаваро слышался едва заметный акцент.

Он тоже говорил на нескольких языках, и даже бегло. Предмет его гордости. Единственное, что его интересовало в школе. Языки и умение делать дела. В этом плане они с Жаном Франсуа похожи. И к тому же сообщники. Симоне связан с ним гораздо более тесно, чем с другими Нери, там, на родине. Единственная разница — это кровь,