Смерть как искусство. Том 1. Маски - [55]

– Я понял, – кивнул Сташис.

Он сам позвонил Зарубину, рассказал о дочери Богомолова и ее приятеле, а заодно попросил поспрашивать у тех, с кем Богомолов общался в течение субботы, 6 ноября: а вдруг кто-то знает о деньгах, которые у него могли быть с собой? Возможно, гонорар, или возвращенный кем-то долг, или, напротив, сумма, одолженная у кого-то самим Львом Алексеевичем. И тогда искать преступника надо уже среди тех, кто мог знать об этой сумме. Зарубин в ответ, да так громко, что даже Насте было слышно, разворчался на тему о том, что, мол, сами не дураки и насчет денег уже проверяли, а что касается новых фигурантов, он уже жалеет о своем решении отправить в театр Каменскую. Еще пара дней – и проверять надо будет все две сотни сотрудников и их многочисленных родственников.

– Анастасия Павловна, а что мы будем искать, опрашивая вахтеров и охранников? Ведь Ева нам перечислила всех, кто приходил к Богомолову, и никакие подозрительные лица среди посетителей вроде не замечены.

– Антон, вы же сами слышали, – вздохнула Настя, – Лев Алексеевич был к девочке более чем лоялен, работой ее не перегружал и часто отпускал. А вдруг интересующие нас люди приходили именно тогда, когда ее не было? А кстати… Ева! – позвала она.

Ева тут же прибежала и застыла у двери, как примерная ученица перед классной доской в ожидании задания учителя.

– Кто обычно сидит в приемной вместо вас, когда Лев Алексеевич вас отпускает?

– Завтруппой, – тут же откликнулась девушка, – или кто-нибудь из бухгалтерии.

– Кто именно? Обычно одни и те же сотрудники?

Ева помялась.

– Я не знаю точно, но мне кажется…

Она назвала два имени, и Настя сделала для себя пометку: обязательно поговорить с этими дамами и задать им всё те же вопросы. Интересно, по какому принципу Богомолов отбирал сотрудников для подобных случаев? Кто более предан? Или кто более привлекателен внешне? Завтруппой – понятно, она предана художественному руководителю, а что с бухгалтерами?

У нее на мгновение возникло неприятное ощущение того, что она занимается совершенно не тем. Мутью какой-то. Какая, в сущности, разница, кто сидел в приемной руководителя, на которого поздно ночью напали и ударили тяжелой битой по голове? Она, Настя Каменская, опять излишне углубляется в детали, которые в результате ведут в никуда и не приносят совершенно никакой пользы, кроме разве что чувства добросовестно выполненной работы и уверенности, что ничего не упущено.

Она вышла в приемную и попросила Еву приглашать в кабинет вахтеров и охранников, как только они начнут подходить.

Первый свидетель появился уже через четверть часа, это была пожилая женщина-вахтер, живущая в соседнем с театром доме. Остальные тоже не заставили себя ждать. И всех их Настя и Антон спрашивали об одном и том же: не приезжали ли к Богомолову в последнее время незнакомые посетители, может быть, люди на дорогих машинах или откровенно бандитской внешности, может, кто-то оставлял письма или пакеты? Не было ли случаев, когда кто-то приехал к Льву Алексеевичу, а его не пропустили? Порядок был таким: посетитель должен сказать на вахте, к кому он приехал, вахтер звонит этому сотруднику и сообщает, что к нему гость, и сотрудник должен сам пройти к служебному входу и встретить человека. За теми, кто приезжал к Богомолову, выходила Ева. Исключение составляли те, кто появлялся в театре постоянно и кого все вахтеры знали в лицо, в частности жена и дочь Льва Алексеевича, а также еще несколько человек. Если Евы не было, то за гостями спускался тот, кто сидел в приемной. Такого, чтобы к Льву Алексеевичу проводили кого-то подозрительного, кого он, вполне возможно, не хотел принимать, и его пришлось уговаривать, вроде бы не было. Во всяком случае, никто из опрашиваемых ничего подобного припомнить не мог. Правда, было одно, но весьма существенное «но»: к кабинету худрука можно попасть из фойе ложи бенуара, то есть к Богомолову мог пройти любой зритель во время спектакля, и это осталось бы незамеченным для вахтеров и охранников. Так что избежать разговора с завтруппой и дамами из бухгалтерии все-таки не удастся.

Настя уже почти разочаровалась в своей затее опросить тех, кто постоянно находится у служебного входа, как вдруг вахтерша Тамара Ивановна, уже распрощавшаяся с сыщиками и сделавшая шаг в приемную, вернулась и решительно села на стул, с которого только что встала.

– Я не хотела вам рассказывать, я вообще не хотела, чтобы об этом кто-то знал, но дело все-таки серьезное… Такое несчастье с Львом Алексеевичем… Может, это и не имеет никакого значения, это все-таки давно было… – начала она путано.

– Насколько давно? – мягко спросил Антон, подсаживаясь поближе к Тамаре Ивановне. – В прошлом году? Или попозже?

– Месяца два назад, в самом начале осени. Тогда нашему Илье Фадеевичу стало плохо прямо в театре, его на «Скорой» в больницу увезли и даже боялись, что инсульт. И через некоторое время пришел Кирюшка, его внук. Ну, это дело обычное, Илья Фадеевич в театре уж столько лет работает и Кирюшку к нам с самого детства приводил, так что мы мальчика давно знаем. Но Кирюша в тот раз пришел сильно выпивший. А Илья Фадеевич-то в больнице, вот я и говорю ему, мол, нет дедушки в театре, он в больнице лежит. А он мне отвечает: «Я не к деду, я к Богомолову вашему пришел». Я тогда очень удивилась, зачем, думаю, ему к Богомолову, что у них может быть общего, какие дела? Ну и начала допытываться, мне же интересно. А Кирюшка вдруг как с цепи сорвался, начал орать, что он Льва Алексеевича убьет, голову ему оторвет, и прочие глупости. И рваться стал через турникет, глаза бешеные, губы побелели, я даже испугалась. Вышла, хотела его не пустить, да куда там – разве мне с ним совладать! Виталик-охранник выскочил, схватил Кирюшку, тот вырывается, орет, в общем, пришлось Виталику врезать ему как следует. Я думала, даже милицию придется вызывать, но ничего, Виталик справился, заломал мальчишку, выставил его на улицу и пригрозил, что в следующий раз руки-ноги ему переломает. Некрасиво вышло, конечно, и я тогда сильно испугалась, потому что Кирюша был очень зол. Встретился бы ему в тот момент Лев Алексеевич – даже и не знаю, чем дело кончилось бы.