Смерть как искусство. Том 1. Маски - [56]

Вот это уже интересно!

– Вы сказали Богомолову об этом инциденте? – строго спросила Настя.

– Что вы! Зачем Льва Алексеевича волновать? Ну, выпил парнишка, наговорил лишнего, набузотерил, с кем не бывает. Но Владимиру Игоревичу я, конечно, немедленно доложила, он директор, обязан такие вещи знать.

И снова Владимир Игоревич, отец родной, разрешитель всех проблем. Кажется, он и вправду в театре настоящее первое лицо.

– И что ответил Владимир Игоревич?

– Он очень расстроился. И просил меня никому об этом не рассказывать.

– Почему расстроился? – не отставала Настя.

– Владимир Игоревич очень уважает нашего Илью Фадеевича, он очень переживал, когда тот с приступом в больницу попал.

– Так вы никому и не рассказали? – уточнила Настя.

– Нет, конечно, меня же Владимир Игоревич попросил молчать. Но вам рассказала, потому что тут дело такое… Вы уж меня не выдавайте, а то Владимир Игоревич рассердится.

Стали подтягиваться охранники, и сотрудник ЧОПа по имени Виталий полностью подтвердил рассказ вахтерши Тамары Ивановны.

– Я ему тогда прилично накостылял, – пряча самодовольную усмешку, добавил здоровяк Виталий. – Больше не сунется, во всяком случае, в мою смену.

Настя примерно представляла себе, что скажет Сергей Зарубин в ответ на новую информацию, поэтому право позвонить с докладом она мужественно предоставила Антону. Дождавшись, пока Зарубин выскажет все, что думает, и отключится, она сказала:

– Знаете, Антон, я начинаю думать, что ваши способности приносят большую пользу. Честное слово. Помните, как мы с вами недоумевали, когда вы заметили, что во время разговора о внуках и бабушках-дедушках Малащенко разволновался? Вы оказались правы. А я не права. Признаю.

– В чем не правы? – не понял Сташис.

– В том, что сомневалась в вас. Теперь не сомневаюсь, – улыбнулась Настя. – Но могу констатировать, что мы с вами интуитивно выбрали правильный метод совместной работы: я разговариваю – вы наблюдаете. От такого разделения получается куда больше пользы, чем если бы вы активно участвовали в разговорах. Поделитесь, что еще вы заметили сегодня интересного?

Антон смущенно отвел глаза и усмехнулся.

– По-моему, вы и сами это заметили. В Бережного влюблены все женщины театра, начиная от вахтерш и заканчивая красавицей Евой.

– А завтруппой? Как она вам показалась?

– Ну, эта до мозга костей предана Богомолову. Даже если она что-то и знает, то ни за что не скажет, чтобы не бросить тень на обожаемого Льва Алексеевича, так что дальнейшие беседы с ней, на мой взгляд, совершенно бесполезны. При прежнем худруке она не была в таком фаворе, как сейчас, а при Богомолове переживает пик своей карьеры и очень гордится тем, что является чем-то вроде «серого кардинала» при руководителе.

– Согласна, – кивнула Настя. – А еще что? Про Бэллу из костюмерного что-нибудь скажете?

– Открытая и искренняя, очень переживает за свою коллегу, которую уволили, Гункину. Жалеет ее. Богомолова не любит за его драконовские привычки всех контролировать и презирает за мелочность. Ну ладно, уволил – так уволил, основания были, хотя мог бы и простить. Но выцыганить у несчастной женщины деньги, которые ей нужны были для рожающей дочери, – это просто свинство.

– И снова согласна. А Ева?

– А что Ева? Такая же, как Бэлла, открытая и искренняя, с той лишь разницей, что у Бэллы это идет от внутренней доброты и честности, а у Евы – от инфантильности и глупости. Ну, и от хорошей жизни, наверное. Она же зла-то ни от кого не видела, прожила за папочкиной спиной, благополучная, недалекая, красивая, спокойная. И за Богомолова она не переживает так, как пытается показать. Она просто не умеет еще переживать за людей, слишком молоденькая, горя не знала.

– Что, совсем не переживает? – недоверчиво переспросила Настя, которой показалось, что это не совсем так и девушка все-таки обеспокоена произошедшим.

– Переживает, но не за Богомолова, а за себя. Уж очень ей это место нравится. Работа не в напряг, она сама так сказала, кругом множество интересных мужчин разного возраста, которые делают ей авансы, причем эти мужчины зачастую известные артисты, что, конечно же, возвышает ее в глазах подружек. К тому же есть куда наряжаться и для кого выглядеть. Вы обратили внимание на ее рассказ о том, что она полгода просидела дома и заскучала?

– Да в общем-то нет, – призналась Настя. – То есть я помню, что она это сказала, но никаких особенных выводов из этого не сделала. А вам что-то в этот момент показалось?

– Ничего особенного, просто я подумал: а где же подружки, те самые, для кого она берет автографы у артистов и перед кем держит марку близким знакомством со звездами? Почему ей было скучно полгода сидеть дома?

– И где они? – с интересом спросила Настя.

– Да они учатся или работают, одним словом, днем они заняты. Вот наша Ева и скучала. Учиться она не хочет, лень или мозгов не хватает, а может, смысла не видит, потому что учатся те, кто собирается в дальнейшем строить свою жизнь самостоятельно, а у нашей девочки таких мыслей в голове нет, она привыкла, что за нее все папа делает, так для чего напрягаться? Папа у нее не олигарх и не особо богатый, но при деньгах, если судить по тому, как девочка одета. Настоящий гламур ей недоступен, и ее круг общения состоит из тех, кто не бездельничает и не прожигает родительские деньги. А так она при деле, день занят, место престижное, перед подругами не стыдно, есть для кого краситься и одеваться. И потом, не забывайте, ей нравится Бережной. Даже возьму на себя смелость утверждать, что она влюблена до смерти, как влюбляются только в этом благословенном возрасте.