Смерть и воскрешение патера Брауна - [31]

Взоры всех присутствующих устремились на лицо покойника. Оно сохранило черты, свойственные ему при жизни, благодаря искусству восточных бальзамировщиков, унаследовавших, согласно преданию, тайну своего ремесла от мастеров языческой древности. Профессор с трудом сдержал возглас удивления. Ибо лицо это, хоть и бледное, как восковая маска, во всех других отношениях напоминало лицо спящего человека, только что сомкнувшего глаза. Худое и костистое, оно было лицом аскета, а может быть, даже лицом фанатика. На покойнике было пышное облачение, а на груди его у самой шеи на короткой цепи, или, вернее, на четках сверкал знаменитый золотой крест. Каменная крышка гроба, приподнятая над головой покойника, поддерживалась деревянной подпоркой, упиравшейся нижним концом в край гроба.

Поэтому нижняя часть тела и ноги были видны значительно хуже, зато лицо освещалось прекрасно. И, подчеркивая мертвенную бледность этого лица, золотой крест сверкал и искрился, точно живое пламя.

Когда викарий рассказал историю золотого креста, глубокая складка раздумья, а может быть, и беспокойства пролегла на высоком лбу профессора Смейла. Но женщина, со свойственной ей интуицией, лучше других поняла значение его задумчивой неподвижности. В молчании освещенного свечами подземелья леди Диана внезапно вскрикнула:

– Не прикасайтесь к кресту!

Но профессор уже сделал быстрое, одному ему свойственное движение и склонился над телом. В следующее мгновение все присутствующие отпрянули в стороны, съежившись и вобрав головы в плечи, словно на них упало небо.

Как только профессор прикоснулся к кресту, деревянная подпорка, поддерживавшая каменную плиту и слегка согнувшаяся под ее тяжестью, подпрыгнула и выпрямилась, как от толчка. Край каменной плиты соскользнул с нее. И в сердцах, и в желудках всех присутствующих появилось томительное ощущение падения, словно все они проваливались в какую-то пропасть. Смейл быстро откинул голову назад, но было уже поздно. Он повалился к подножию гроба и остался лежать неподвижно, в луже крови. А древний каменный гроб уже стоял закрытый наглухо, как стоял много столетий.

Только обломки деревянной подпорки торчали из-под каменной крышки, напоминая размолотые клыками людоеда кости. Левиафан сомкнул свои каменные челюсти.

Леди Диана смотрела на распростертое тело глазами, в которых сверкал безумный блеск. В зеленоватом сумраке ее рыжие волосы казались пурпурными. Леонард Смайс глядел на нее, и в наклоне его головы все еще было что-то собачье; то был наклон головы собаки, которая смотрит на своего хозяина и лишь частично понимает случившееся с ним несчастье. Таррент и человечек с черными усами застыли в своих обычных мрачных позах, но лица их были желты, как глина. Викарий был, по-видимому, в полуобморочном состоянии. Патер Браун стоял на коленях подле тела и пытался выяснить положение профессора.

Ко всеобщему удивлению, байронический мечтатель Поль Таррент первым пришел к нему на помощь.

– Надо вынести его на чистый воздух, – сказал он. – Мне кажется, его еще удастся спасти.

– Он жив, – тихо ответил патер Браун, – но дела его, похоже, плохи. Вы, часом, не доктор?

– Нет, но я многое видел на своем веку, – сказал тот. – Впрочем, сейчас речь не обо мне. Моя истинная профессия, пожалуй, стала бы для вас сюрпризом.

– Не думаю, – ответил патер Браун с легкой улыбкой. – Я еще на пароходе догадался, кто вы такой. Вы – сыщик, выслеживающий кого-то. Можете успокоиться – теперь крест в безопасности.

Пока они разговаривали, Таррент очень осторожно и без видимого усилия поднял бесчувственное тело и понес его к выходу. Он бросил через плечо:

– Да, крест-то в безопасности.

– Зато мы не в безопасности – вы это хотите сказать? – спросил патер Браун. – Вы тоже верите в проклятие?

В течение следующих двух часов патер Браун находился в каком-то подавленном и задумчивом состоянии. Он помог перенести профессора в маленькую харчевню напротив церкви, поговорил с доктором, который признал рану опасной и угрожающей жизни, но не смертельной, и сообщил диагноз доктора прочим путешественникам, собравшимся за столом в зале харчевни. Но, что бы он ни делал, недоуменное выражение не сходило с его лица. По мере того как выяснялись мотивы, по которым приехали сюда отдельные члены этого пестрого общества, сама катастрофа казалась все более необъяснимой. Леонард Смайс попросту последовал за леди Дианой, а леди Диана приехала сюда просто потому, что ей так захотелось. Они были увлечены одним из тех поверхностных светских флиртов, которые кажутся особенно глупыми из-за того, что претендуют на интеллектуальность. Но романтическая дама была еще и суеверна – трагический конец приключения произвел на нее самое тяжелое впечатление.

Поль Таррент был частным сыщиком. Он, по-видимому, выслеживал флиртующую парочку по поручению мужа или жены, а может быть, шпионил за усатым господином, который имел вид подозрительного иностранца. Но если последний или кто-либо другой и пытался украсть крест, то его затея окончилась полной неудачей. И этой попытке, очевидно, воспрепятствовало не случайное, хоть и весьма необычное совпадение, и не проклятие, тяготеющее над крестом, а нечто совсем другое.