Смерть Егора Сузуна. Лида Вараксина. И это все о нем - [17]

— Сергей Владимирович у себя? — вкрадчиво спрашивает он. — Это Афонин. Соедините по срочному делу…

Его соединяют с секретарем обкома партии.

— Сергей Владимирович, — держа трубку обеими руками, почтительно говорит Афонин, — Сергей Владимирович! Пора принимать меры к «Металлисту»! Опять не дает арматуру… Он нас без ножа режет, Сергей Владимирович! Прошу принять меры!

Поговорив с секретарем обкома, Афонин звонит об арматуре в горком партии, в совнархоз и облпрофсовет, и, когда вешает трубку, на лице его сияет блаженство. В области сейчас переполох: все знают, что директор завода «Металлист» режет без ножа директора Афонина, все поражаются тому, какой деловой и принципиальный человек этот Афонин, как он близко к сердцу принимает нужды производства и как старательно работает на коммунизм. И все, начиная с обкома и кончая облпрофсоветом, звонят на завод «Металлист», ругают директора и ставят ему в пример Афонина, который вовремя сигнализировал о плохой подаче арматуры.

Афонин же сидит в кабинете и потирает руки. Гроза отведена, машины вышли на самые «видные» начальству стройки, городское и областное руководство знает, что он сидит в кабинете и работает. Чего еще желать человеку! Побездельничав с часок, попив в кабинете чаю, Афонин вызывает машину и едет на стройки. С деловым видом он ходит по объектам, выслушивает жалобы прорабов, разговаривает с ними очень вежливо, замечания вносит в блокнот и обещает исправить недостатки. За пятнадцать минут до конца рабочего дня Афонин едет или в горком партии, или в совнархоз. Он устало заходит в кабинет какого-нибудь начальника, тихо здоровается, тяжело вздохнув, садится. Плащ у него запачкан известкой, на щеке — мазутное пятно, дышит Афонин тяжело и скорбно. Видно, что человек весь день вертелся как белка в колесе.

— В основном день прошел удачно, — говорит усталый Афонин, — но есть, конечно, и недостатки… Как ни бились, не удалось обеспечить объекты восемнадцать, тридцать шесть и семьдесят восемь. «Металлист» зарезал…

Начальство с сочувствием глядит на озабоченного и грязного Афонина и испытывает неловкость оттого, что оно, начальство, сидит себе в чистых кабинетах. И никому не приходит в голову, что Афонин целый день ровно ничего не делал. Никому и в голову не приходит, что Афонин не работает, а только удерживается на работе, а его комбинат дает материалов гораздо меньше, чем мог бы давать.

Думая об Афонине, Егор Ильич представляет, как встретит его директор комбината, — он выбежит навстречу с распростертыми объятиями, с такой улыбкой, от которой кажется, что из лица Афонина сочится мед. «Ах, Егор Ильич!» — обрадованно закричит Афонин.

— Приехали! — говорит сумрачный шофер Николай Зверев. — Вас Афонин встречает!

Егор Ильич выбирается из машины, направляется к Афонину, но вдруг останавливается, мгновение думает, затем решительно возвращается к автомобилю. Заглянув в кабину, он манит пальцем шофера:

— Наклонись-ка сюда, Николай Зверев!

Когда шофер наклоняется, Егор Ильич весело говорит ему:

— Дурни твои шоферы, Николай Зверев! Смеются, а сами не знают чему… Ты на их смех начхай — вот мой совет… А насчет женитьбы… Слушай, Николай Зверев, ты женишься на такой девушке, что эти твои шоферы от зависти помрут. До свидания!

— До свидания! — отвечает шофер. — До свидания, Егор Ильич!

«И этот меня знает! — с гордостью отмечает Егор Ильич. — Все шоферы знают Егора Сузуна!» С этой мыслью он энергичной походкой идет навстречу директору Афонину.

— Егор Ильич! — обрадованно поет Афонин. — Милости просим!

«Плохо, что я один, — печально думает Егор Ильич. — Плохо, что со мной нет прораба Власова. Но ничего, в следующий раз мы приедем вместе!»

Одиннадцать часов пятьдесят минут

Лунообразное, светлобровое лицо Афонина лучезарно, сладко улыбается, в глазах столько радости, точно он выиграл по денежно-вещевой лотерее автомобиль «Москвич». Афонин не идет навстречу Егору Ильичу, а бежит, раскинув руки, как будто собирается заключить старика в объятия.

Егор Ильич рассматривает Афонина так, как ученый-энтомолог изучает экземпляр редкой бабочки. Взволнованный, потрясенный до глубины души ученый так и этак поворачивает бабочку, благоговея, берет за крылышко, затаив дыхание замирает от предчувствия небывалого.

Рассматривая Афонина, Егор Ильич находит, что в директоре комбината подсобных предприятий все продумано, все правильно и необходимо: именно такой — круглой и высоколобой по причине лысины — должна быть голова Афонина; именно таким — грязным, словно нарочно испачканным, — костюм; такой — семенящей, подкрадывающейся — походка; такими — светлыми, неуловимыми и сквозными — глаза. И говорить Афонин должен именно то, что говорит, хотя Егор Ильич не слушает его.

Егор Ильич бичует себя сердитыми, беспощадными словами, которые точно определяют то, что представляет собой Егор Ильич Сузун: во-первых, он размазня и тряпка; во-вторых, мягкотелый интеллигенток, которого надо выжигать из рядов общества каленым железом; в-третьих, он должен понести заслуженную кару за мягкотелость и ротозейство.

«Как я мог не раскусить Афонина? — с великим удивлением спрашивает себя Егор Ильич. — Не могли же меня в конце концов обманывать подхалимские звонки Афонина, его хождение в трест с усталым видом и в затрапезной одежде». Егор Ильич и раньше, когда был начальником стройки, знал цену этому. Что же происходило с ним, Егором Ильичом, когда он был начальником Афонина? Обыкновенное! Он принимал директора комбината подсобных предприятий как часть незыблемого. Для Егора Ильича не существовало раздельно комбината подсобных предприятий и Афонина; именно поэтому ему не приходила мысль о том, что комбинат подсобных предприятий и директор Афонин могли существовать раздельно.