Смерть Егора Сузуна. Лида Вараксина. И это все о нем - [15]

Егор Ильич остановился, посмотрел на Лорку — глаза ясные, смелые, подбородок тугой, — поулыбался, подергал усом и, так как парень ему понравился, спросил:

— Магнитофоном работаешь? Или трещоткой? — и, не интересуясь ответом парня, прошел дальше, краешком глаза приметив, что Лорка от неожиданности подался назад, захлопал ресницами, но сразу ответить не смог — чуток растерялся.

Через три дня Лорка Пшеницын не вышел на работу. Прораб Власов кричал: «Опять, наверное, связался со стилягами, пьет, безобразничает! У него так — две-три недели человек человеком, а потом вожжа под хвост…» Прораб не ошибся — Лорка не вышел на работу и на второй день. Тогда Егор Ильич разузнал его адрес, ранним утром постучался в небольшой домик, что стоял на улице Крылова, рядом с церковью. Дверь открыла высокая седая женщина — не то учительница, не то врач, — окинула Егора Ильича такими же веселыми и смелыми глазами, как у Лорки.

— Здравствуй-ка! — поздоровался Егор Ильич и без всяких вступлений спросил: — Скажи-ка мне, Василий Пшеницын муж тебе?

Сначала Лоркина мать нахмурилась, но потом в неярком свете лампочки узнала Егора Ильича и ответила, что да, Василий Пшеницын, погибший на фронте в Отечественную войну, был ее мужем. Да, это именно он работал в тридцатые годы секретарем райкома ВЛКСМ на Сибстрое; да, да, это он ходил по улицам в серой кубанке с малиновым верхом, любил носить галифе с кожаными леями, а во время выступлений на собраниях речи неизменно начинал с фразы: «Когда господа чемберлены, брианы и разные Троцкие…»

— А тебя зовут Вера Алексеевна, — продолжал Егор Ильич, — ты сестра Гришки Макаенко, который не то в двадцать шестом, не то в двадцать седьмом ездил по городу на пегой кобыле и воевал против автомобилей. Кричал, вишь ли, что автомобили — буржуазные предрассудки… А работаешь ты старшей сестрой в больнице! Верно?

— Верно! — ответила она, и тогда Егор Ильич приказал, чтобы проводила в комнату и показала, где есть этот прохвост Лорка.

Прохвост Лорка спал сном праведника. Сразу его будить Егор Ильич не стал — он сначала долго шептался с Верой Алексеевной, часто повторял слово «свинтус», что относилось к Лорке. Потом Вера Алексеевна вышла из комнаты, а Егор Ильич поднял парня на ноги.

— Бить я тебя сегодня не буду! — мечтательно сказал он Лорке. — Бить я тебя буду потом… Сегодня я с тобой буду только разговаривать…

О чем Егор Ильич толковал с Лоркой, до сих пор не знают ни Вера Алексеевна, ни ближайшие Лоркины друзья. Известно только, что Егор Ильич «вымотал у парня всю-то душу», как он признавался потом. Известно и другое — после разговора Лорка не три недели, а целых четыре вел себя безукоризненно. А потом началось все сначала: Лорка не вышел на работу, опять прораб Власов кричал, что Лорка, наверное, связался со стилягами и пьет. «Вот так всегда! — негодовал прораб Власов. — Две-три недели человек человеком, а потом — вожжа под хвост…»

— Четыре недели! — поправил его Егор Ильич, но в голосе у него не было бодрости. Лорка оказался крепким орешком, и Егор Ильич сказал себе: «Душа винтом, а Лорка Пшеницын будет человеком!»

— Ну ладно! — говорит Лорка Пшеницын. — Покурили, передали свой богатый производственный опыт, надо и поработать!

Смешливо взглянув на Егора Ильича, он поднимается, небрежно-ленивой походкой идет к стене. Еще немного стоит в нарочито расслабленной позе, затем медленно поднимает руку, берет первый кирпич, и начинается… Кирпич летит дугой, взметывается вверх, без стука ложится на место, за ним второй, третий, четвертый… Словно лента вьется перед Егором Ильичом, словно вертится карусель.

Через несколько минут Егор Ильич поднимается тоже, спускается с лесов и на ходу думает о том, что ему еще много и долго придется бороться с Лоркой Пшеницыным. Будет еще день, трудный и печальный, когда Лорка опять не выйдет на работу, и Егору Ильичу покажется, что мир покрыт серыми тучами. Собственно говоря, сегодня тоже такой день, когда можно считать, что Лорка не вышел на работу. Если бы Егор Ильич опоздал на полминуты, то Лорка уже сидел бы в центральном ресторане города. Ведь на стройке с утра не было раствора… И перед глазами Егора Ильича возникает директор комбината подсобных предприятий Афонин.

— Прораб Власов! — кричит Егор Ильич. — Прораб Власов, я еду на комбинат! К Афонину!

Одиннадцать часов двадцать пять минут

В кабине самосвала, на котором Егор Ильич едет к Афонину, оглушительно пахнет бензином. На крутых ухабах машину бросает из стороны в сторону, качает, как на волнах, и от всего этого — покачивания и запаха бензина — Егора Ильича начинает поташнивать. Он закрывает глаза, откидывается на спинку сиденья. Так легче, и Егор Ильич способен думать об Афонине.

Несколько дней назад прораб Власов печально и тихо сказал о директоре Афонине:

— Знаете, Егор Ильич, чем опасен Афонин? Тем, что он примерный человек… Не пьет, не курит, не изменяет жене, вовремя платит членские взносы во все организации, состоит членом Общества по распространению научных и политических знаний и так далее. Афонин никогда не опаздывает на работу, не уходит с работы раньше времени, не ворует и не строит себе особняк. Вот сколько у него положительных качеств! А отрицательное только одно — плохо работает.