Смерть Билингвы - [23]

26

Я прекрасно помню тот вечер, когда Ирвинг Наксос объявил, что мы и в самом деле выступаем. Впервые мы надели утепленные штормовки. Изо рта у всех шел пар. К троим братцам присоединилось еще человек двадцать телевизионщиков, вооруженных четырьмя обычными камерами, какие носят на плече, огромными микрофонами и рельсами для съемки с движения. Двое операторов со стадикамами должны были всюду сопровождать нас во время боев, и еще двое с приборами ночного видения оставались на подхвате на случай плохой погоды. Прямо перед большим ангаром стоял здоровенный грузовик с параболической антенной, два внедорожника для сопровождающей съемочной группы и вертолет, на котором красовался свеженарисованный логотип телекомпании. Пожалуй, оборудование у них было получше нашего.

Нас собрали в конференц-зале гостиницы. Бывший летчик и Наксос сидели за большим столом и поглядывали на нас, не прерывая разговора. Мы с Моктаром и Дирком протиснулись сквозь толпу парней из «Осеннего дождя» и телевизионщиков, которые устанавливали оборудование.

При виде всей этой суеты Моктар явно воодушевился.

— Похоже, дело сдвинулось с мертвой точки, — сказал он.

Дирк кивнул.

— Наконец-то от нас будет прок.

— Представляете, сколько все это стоит? — заметил я.

— И сколько это принесет денег, — сказал, обернувшись, какой-то здоровяк.

Он был прав. По слухам, в последние дни канал добился рекордных рейтингов. Сколько бы ни было потрачено на оборудование, мы все равно приносили баснословную прибыль. Было видно, что все собравшиеся страшно горды собой. С тех пор, когда иные из нас были всего лишь жалкими неудачниками, многое изменилось. Какую бы дерьмовую, бесцветную жизнь мы ни вели раньше, наш нынешний статус и возложенная на нас миссия вызывали всеобщее восхищение, за всем этим стояли большие деньги. Мы чувствовали, что медленно приближаемся к тому, что в тот момент казалось нам вершиной мироздания, и это было удивительно приятно.

Один из тех, кто возился с аппаратурой, поднял большой палец, показывая бывшему летчику, ныне телеведущему, что все готово. Стену, которая служила фоном, завесили темно-синей тканью, зазвучала музыкальная заставка к передаче. Мы отхватили себе три пластмассовых стула в первом ряду. Те, кто пришел позже всех, остались стоять в конце зала. Гримерша подправила макияж, и вот прожектор осветил Наксоса и летчика. Они держали себя естественно, как люди, привыкшие к подобным ситуациям.

Техник снова сделал знак обоим ведущим, что все готово, и началась съемка. «Вы уже несколько недель следите за жизнью этих людей. Вы многое узнали о них, они вошли в ваши дома, вы знаете их в лицо и по имени, они теперь стали почти что членами вашей семьи», — прочел бывший летчик с суфлерского листа, лежавшего возле камеры. «Сегодняшний вечер для них особый, потому что завтра их ждет боевое крещение, они впервые пересекут линию фронта, чтобы провести свою первую боевую операцию на вражеской территории. А раз мы имеем дело с «Осенним дождем», эта операция будет самой трудной и самой опасной, какие только приходилось проводить нашим войскам за последние несколько месяцев. Нет таких опасностей, с которыми не столкнутся эти ребята. Их ждут самые коварные стрелки, притаившиеся в засаде. Самые смертоносные мины. Самые безумные коммандос-камикадзе. Все это ожидает парней из «Осеннего дождя». И вы будете там рядом с ними. Все будет происходить прямо на ваших глазах. А теперь я передаю слово их командиру Ирвингу Наксосу. Он разъяснит своим людям технические детали операции в прямом эфире на нашем телеканале».

Летчик сел. На контрольном экране замелькала реклама. Никто не произнес ни слова. Все переваривали новость: значит, завтра мы действительно выступаем. Помимо моей воли, воображение у меня заработало вовсю, я уже почти что слышал свист пуль над головой и чувствовал, как осколки снарядов вонзаются мне в ноги. Эти мысли подействовали на меня довольно странно. Не то чтобы я испугался, но и не то чтобы воодушевился. Скорее у меня появилось такое чувство, что я больше себе не принадлежу. Как будто смотрю на все откуда-то извне. Я видел, что сижу посреди всего этого сборища псевдосолдат рядом с Моктаром, который ест яблоко, и Дирком, который отчаянно зевает. Взглянув на себя со стороны, я подумал, что это, может быть, последний вечер в моей жизни, и мне стало грустно. Печаль застряла у меня в горле колким комочком. Реклама кончилась, и Наксос взял слово. Он во всех подробностях рассказал нам, каким будет наш первый день на войне.

27

Итак, я часто делаю это новое движение головой, чуть-чуть назад и вправо, и в полуоткрытую дверь разглядываю коридор этого чертова госпиталя. Мимо проплывает белое пятно медицинского халата, фартук уборщицы, которая, пыхтя, толкает перед собой огромный полотер. Иногда, хотя и очень редко, мне случается разглядеть профиль какого-нибудь заблудившегося посетителя. А со вчерашнего дня при входе в мою палату появилось кое-что новое: два охранника. Они по очереди сидят на железном стульчике, мне видно только краешек формы сливового цвета и кончики ботинок. Один охранник носит кроссовки, другой — потертые кожаные туфли. Двое охранников на одного паралитика. Хотя мой мозг и поврежден, мне кажется более правдоподобным, что это для моей защиты, а не для того, чтобы я не сбежал. Эти двое появились здесь по распоряжению главврача. А накануне с ним случилась жуткая истерика. Я услышал, как он голосом, напоминающим бульдожий лай, зовет Никотинку. Когда она пришла, он закричал: