Служить театру честно. Записки артиста Мариинского театра - [7]

В младших классах у нас была «сценическая практика». Мы выходили в разных номерах и танцах в спектаклях Кировского театра. Помню, мы с Костей Рассадиным участвовали в «Раймонде». Могли заснуть за кулисами, было ведь уже поздно. И была там сцена с сарацином Абдерахманом, который сватается к аристократке Раймонде и приносит ей дары, в том числе — ларец с драгоценностями. Ларец открывался с одной стороны, лицом к балерине. А мы с Костей его случайно перевернули. Артист попытался открыть, у него ничего не получилось. Он, конечно, потом сообразил, что не так. А мы стояли на сцене, дрожа, очень перепугались. Костюм у Абдерахмана тогда был шикарный — часть торса голая, в морилке, чалма, халат чуть ли не с настоящими камнями. Очень хорошо эту партию исполняли два артиста — Семен Каплан и Роберт Гербек. У них был темперамент.

«Раймонду» из школьного репертуара я хорошо помню — очень длинный спектакль. Восстанавливал его в советское время Константин Сергеев, сделал свою редакцию. Он в этом балете красовался — исполнял партию средневекового рыцаря Жана де Бриена, в одной из сцен выходил к главной героине прямо из своего портрета. Сергеев был красивый, с прекрасной формой ноги и икры, что ценится в нашем искусстве.

Помню, когда я только поступил в Вагановское, был занят в «Дон Кихоте». Мы были мальчиками с гитарами, бегали по сцене. И танцевал Чабукиани, я его видел и запомнил. Как он делал chalne, так никто не делал — этаким вьюном. Я сейчас некоторых девчонок так учу, наших «примадонн». Что надо не просто сразу делать, нужно взять хороший форс — и как бы делать на одной ноге, ноги вместе, чтобы получался этот вьюн, — а в конце нужно подтянуться и встать.

Был у меня во время учебы — лет в девять или в десять — такой случай. Я участвовал в спектакле и оставил после него балетные туфли. Мы с мамой пришли в театр со служебного подъезда в воскресенье днем, объяснили, что я забыл туфли и что нам нужно войти. Тут ко мне подбежал взмыленный заведующий мимансом. Он долго был на этой должности, такое чувство, что работал с открытия театра. Он спросил: «Мальчик, ты из Вагановского?». Я ответил утвердительно, он меня схватил за руку, объяснил маме, что у них ЧП, надо выручить, и повел внутрь. Меня одели Черномором для оперы «Руслан и Людмила» — в этой роли всегда выходил ребенок, потому что Черномор был маленького роста — посадили на носилки, которые несли четыре статиста из миманса. За мной волочилась борода длиной метров пять. И я сидел, лица почти не видно, чалма на голове. Ко мне подходила солистка — помню, это была Галина Ковалева. В том спектакле был занят кто-то еще из «народных» артистов. За выход — что никуда не упал, ничего не сломал — мне подарили апельсин. Тогда это было что-то необыкновенное, люди за ними очереди стояли. И вот, я заслужил апельсин.

В средних классах в спектаклях мы не участвовали, только в младших и старших. В «Раймонде» еще был танец арапчат, достаточно примитивный, в нем я тоже в детстве танцевал. Я был занят почти везде, когда учился в младших классах, во всем репертуаре.

Как-то приезжал к нам в школу балетмейстер, поставил специально для нас балет «Юные патриоты». У меня даже сохранилась афиша. По сюжету, патриоты борются с немцами, фашистами, 1945 год, наши побеждают. Мы танцевали полонез, вальс и мазурку, все было специально поставлено на детей. В полонезе было двенадцать или шестнадцать пар. Мы его долго учили. Полонез был незатейливый, и мы этот танец проходили на историко-бытовом, а мазурка — это уже было сложнее. Вальс был общий — девочки в белых платьях, кто-то из мальчиков в офицерской форме. В главных ролях был способный парень Кузнецов — его выгнали потом, за поведение — и Наталья Янанис.

Все артисты Кировского (Мариинского) театра в то время занимались и репетировали в Вагановском, потому что в здании театра не хватало помещений и балетных залов. Нам и в этом смысле очень повезло. Мы видели лучших солистов и танцовщиков, как они занимаются «классикой», как репетируют, как работают. Еще помню тех, кто много времени проводил в училище по работе — например, балетмейстера Леонида Якобсона. Или Федора Лопухова — он жил на втором этаже в нашем здании, у него там была квартира. Ходил иногда прямо по училищу в пижаме, как у себя на кухне.

Пушкин тоже жил в этом здании, только со двора. Такой человек, столько сделал, а имел всего одну комнату в коммуналке. У него там стоял рояль. В этой же квартире жили танцовщик Николай Зубковский, режиссер Георгий Георгиевский. Им нравилось — высокие потолки, ценная старинная мебель, скульптуры. Помню, когда было тяжко с деньгами, меня и еще одного артиста как-то раз просили помочь снести скульптуру, сдать в комиссионный.

Судьба так сложилась, что моя первая жена жила в том же доме, что и Мария Романова, мама Улановой. Хотя в те годы Романова, наверное, уже переехала в Москву. Фактически, это был артистический дом: там жили артисты из Михайловского, режиссеры, и там Слава Кузнецов по трубе лазал к Вечесловой (о чем нам рассказывала Франгопуло). Речь идет о доме четыре по Гороховой, а дом два — это было здание ЧК, правда, еще до нас. Все здесь друг друга знали. Обычно на улице стоял дворник-татарин или тетя с красными щеками — провинциальные, добрые люди. Если кто-то шел из гостей поздно, а ворота уже были закрыты — они открывали, не ворчали, пропускали. У каждого двора тогда еще стояли невысокие каменные столбики — кое-где они и сейчас сохранились. Непонятно, для чего они, ведь сидеть на них нельзя. Может быть, чтобы привязывать лошадей. В моем районе таких столбиков много было.