Служанка двух господ - [37]

— Добро пожаловать в мир людей.

Но я не хотела в этот мир. А в моем мире мне было страшно одиноко.

— Смотрите, Вика плачет! — воскликнул один из мальчиков.

Все находившиеся в столовой дружно повернули головы в мою сторону. Очень неприятно сидеть голой в обществе одетых людей. Поэтому я достала носовой платок и сказала, что мне что-то попало в глаз.

Удивительно, каким длинным может быть порой обыкновенный день. Казалось бы, все события уже произошли, а он все длится, не забывая подкидывать новые сюрпризы. Я напрочь забыла о Лехе, а он ждал меня неподалеку от больницы и посигналил фарами. Мне очень хотелось послать его подальше, но инерция снова взяла вверх, и я плюхнулась на сиденье автомобиля.

— Как дела? — спросил Леха и наклонился, чтобы меня поцеловать. Я инстинктивно отстранилась.

— Ты все еще злишься? — забеспокоился он.

— Уже не злюсь, — недовольно ответила я, — просто целый день полы драила, вся хлоркой пропахла.

— Бедная моя маленькая девочка, — Леха погладил меня по голове, — узнала что-нибудь новое?

— Ничего, — вздохнула я.

— Совсем ничего? — в его голосе слышалось недоверие.

— Говорю тебе — работала целый день, голову было некогда поднять, — я постаралась сказать все это как можно более раздраженным тоном.

— И ничего необычного не произошло? — не сдавался Леха.

— Произошло. В столовую йогурт привезли вместо кефира.

Я больше не старалась сдерживаться. Мне надоели и Леха, и его интриги, и идиотские схемки, которые я чертила. Но Леха твердо шел к намеченной цели, и женскими истериками его не свернуть с пути.

— Может, к психологу какие-нибудь необычные люди приходили?

— Может, и приходили, только я почти весь день на заднем дворе провела.

Леха промолчал. Он не верил мне, я — ему. И скрывать взаимное недоверие с каждой минутой становилось все труднее. Но Леха первым нарушил молчание:

— Ты совсем устала. А тут я с глупыми вопросами. Отвезу-ка я тебя домой. Ты выспишься, отдохнешь, а завтра мы обсудим, как тебе в компьютер психолога залезть.

Но мне уже надоела роль швабры, которую каждый тычет, куда хочет. Поэтому на ласковые Лехины слова я ответила резким, не терпящим возражений тоном:

— Ничего мы с тобой завтра не обсудим. Я выхожу из игры.

— Не понял.

— А чего тут понимать? — хмыкнула я. — Муж мне вчера звонил, прощения просил, вернуться умолял. Я, конечно, отказалась для вида, но про себя решила: побуду здесь до тетиной свадьбы и вернусь в столицу.

— А как же расследование? — не сдавался Леха. — Ведь маньяк девочек убивает.

— А мне какое дело? Если бы он взрослых тетенек убивал, я, может быть, и забеспокоилась бы.

Леха повесил голову. Своим решением вернуться к мужу я вырвала из его рук рычаги управления. Одно дело — брошенная женщина, другое — женщина, решившая помириться с мужем.

— Муж сказал, если не приеду через неделю, сам за мной явится, — подлила я масла в огонь.

Леха вздохнул и повернул ключ зажигания. Всю дорогу от больницы до тетиного дома мы хранили молчание. У калитки я почти нежно коснулась его руки:

— Прости, но, сам понимаешь, лучше нам теперь не встречаться.

Леха уныло кивнул и уехал. А я облегченно вздохнула и вставила ключ в замок.

— Вика, — окликнул меня чей-то тихий голос. Я оглянулась. Из-за дерева выскользнул Максим. Определенно, этот день похож на жевательную резинку: тянется, тянется.

— Я к тебе. Три дня прошло. Помнишь, ты обещала?

— Теперь вспомнила, — ответила я, — эти три дня мне очень длинными показались. Проходи, будем ужинать.

— Не, я не голодный. А это бабушка тебе передала, — Максим протянул мне поллитровую банку варенья.

Несмотря на заверения, что он недавно поужинал, Максим слопал два бутерброда с ветчиной и сыром. Бутерброды я приготовила так: разрезала вдоль батон, намазала каждую половинку маслом, на масло положила ветчину, сверху — сыр и полила майонезом. Не хватало только зелени. Но Максим не привередничал и согласился съесть бутерброды без петрушки и салата. А потом закусил пачкой вафель. Я только выпила чашку чаю и, чтобы не огорчать Максима, опустила несколько раз ложку в банку с вареньем.

— Вкусное, — похвалила я, — абрикосовое.

— Я тебе еще принесу, — Максим расплылся в довольной улыбке.

— А как твои дела?

— Все в порядке, в понедельник обратно в больницу приду.

— Не спеши, — посоветовала я.

— Нет, — покачал головой Максим, — раньше вернусь — раньше отпустят. И у нас большая радость, — глаза Максима сияли от счастья.

Большая радость заключалась в том, что забулдыга-мать уже две недели как сгинула в неизвестном направлении. Может, ушла в запой с очередным любовником, может, вовсе померла, но дома не появлялась. Бабушка отнесла заявление в милицию. И каждый вечер молилась, чтобы милосердный Господь забрал ее непутевую дочку к себе. И пусть она сверху смотрит, как растут ее дети. В меру своих сил бабушка привела в порядок дом. Катька перестала просыпаться по ночам от пьяных криков. А когда принесли пенсию, доченька не потребовала денег на бутылку. И, если бы не конфликт Максима с директором детского дома, жизнь маленькой семьи можно было бы назвать счастливой. По крайней мере, такой мне показалась улыбка Максима, когда он уснул на диване в гостиной. Пусть ему приснятся хорошие сны.