Слушается дело о человеке - [68]

— Сколько с меня следует? Я хочу сказать — пошлины?

Чиновник махнул рукой.

— Да нисколько!

— Спасибо, спасибо! — вырвалось у нее шепотом.

Она выбежала из магистрата в ту самую минуту, когда последние служащие спешили успокоить свои бурчащие желудки.

После обеда к Брунеру в его служебный кабинет вошел курьер и вручил под расписку запечатанный конверт…

В страшном напряжении, переходя от надежды к отчаянию, Брунер расписался в получении пакета, и не успел курьер выйти, как он вскрыл письмо.

«…Господа советники магистрата рассмотрели ваше ходатайство о предоставлении вам беспроцентной ссуды в счет причитающегося и задержанного вам жалованья. Однако, по основаниям принципиального характера, они, к сожалению, лишены возможности удовлетворить вашу просьбу.

По поручению:

большая закорючка

неразборчиво».

Брунер бессильно уронил руки. Ему казалось, что над его головой грохочет экскаватор и лопата за лопатой швыряет ему на голову какую-то мерзость. Но нет, он еще дышит, его еще не засыпали, кровь еще стучит у него в висках, он еще верит в силу, которую не сокрушат никакие горы грязи.

Брунер взялся за трубку, чтобы позвонить доктору Иоахиму, но не успел — адвокат сам позвонил ему.

— У меня есть для вас новость, — прозвучал голос на другом конце провода. — В Главном управлении надзора желают, прежде чем принять решение по вашему делу, выслушать вас лично… Когда вы сможете туда поехать?

— Поехать? — переспросил пораженный Брунер. — Великолепно! Очень хорошо! Мне просто интересно посмотреть на этих господ. Правда, я завален работой, но все-таки выберусь. Мое ходатайство отклонено, вы знаете? Да, но если Главное управление надзора подтвердит мою правоту, магистрату придется волей-неволей раскошелиться. Я позвоню вам, как только вернусь.

Через минуту к Брунеру вошел, сияя здоровьем, один из его сослуживцев.

— Послушайте, финская баня — просто чудодейственное средство. Сперва потеешь как сумасшедший, а потом принимаешь холодный душ. Удивительно укрепляет, приятель! Только, разумеется, нужно здоровое сердце.

И молодой коллега убежал, а Брунер с удвоенными силами принялся за работу, невзирая на то, что служебный день уже кончился. Он вышел поздно, пропустил трамвай и поехал домой автобусом-экспрессом.

Автобус был переполнен. Пассажиры стояли в проходе. Некоторые курили, равнодушно и устало глядя в окна, другие просматривали газеты, ища в них сенсации. Из громкоговорителя несся менуэт, как бы пытаясь заглушить монотонное гудение мотора. Световые рекламы мчались мимо окон машины, сливаясь в золотые и пестрые полосы.

Брунер стоял, переминаясь от усталости с ноги на ногу. Музыка резко оборвалась.

«…Все танцуют… все смеются… танцуют, смеются, поют. Только она тихонько сидит в углу. Совсем одна. У нее багровые, потрескавшиеся руки».

Снова послышалась музыка и через несколько тактов снова оборвалась.

«Все кружатся… все кружатся… все поют, все смеются, танцуют с ней. Ведь руки у нее теперь не багровые. Она пользуется «Тонкой 54», Запомните, пожалуйста: «Тонка 54» сделает ваши руки прекрасными! «Тонка 54» сделает ваши руки белоснежными!..»

Снова послышалась музыка.

Кто-то наступил ему на ногу. Звучала испанская румба, полная страсти и огня. Брунер пробрался к дверям.

Пора было выходить.

«…Мы заканчиваем передачу реклам важным сообщением для наших слушательниц», — громко неслось ему вслед. Дверь автоматически закрылась, и экспресс понесся дальше.

Придя домой, Брунер невольно посмотрел на руки своей жены. Это были привычные к работе руки. Сейчас они вспухли и покраснели. Она только что кончила гладить белье. Интересно, втирают ли в них «Тонку 54»?

— Что с тобой? — спросила Люциана и спрятала руки. — Пойдем, а то чай остынет.

На третий день Мартин Брунер поехал в Главное управление надзора и поднялся в верхний этаж, туда, где восседал начальник. Он постучал в двери приемной, никто не ответил. Ему пришлось остаться в длинном с бесконечными поворотами коридоре. Он опустился на скамью, до блеска отполированную многочисленными брюками и юбками. Какие-то господа спешили по коридору, держа бумаги под мышкой. Некоторые вели за собой посетителя на незримом поводке. Повсюду раскрывались и закрывались двери. Вспыхивали и гасли сигналы. Служащие перебрасывались какими-то словами, не понятными для ожидающих. Чрезвычайно элегантные, напоминающие манекены, дамы в узких юбках и шикарных свитерах быстро семенили или медленно шествовали мимо скамеек, неся секретный ключ от секретных дверей. А другие бежали, грациозно покачиваясь, держа в руке блокнот для стенографирования. Их красные крошечные ротики были красней, чем огнетушители на фоне голых стен.

Вот этот высокий человек, у которого такое полное достоинства лицо и интеллигентно сверкающие очки, — это, вероятно, и есть начальник. Приветливо раскланиваясь на все стороны, он прошел по коридору мимо скамей. Брунер вскочил.

«С ним, кажется, можно разговаривать, — решил обрадованный Брунер. — У него человеческое лицо».

Брунер обдумывал, с чего бы начать свое объяснение. Но, к его величайшему огорчению, высокий господин исчез в ничем не примечательной комнате и больше не появлялся. Разочарованный, он снова уселся и стал ждать.