Слушается дело о человеке - [69]
— Начальник еще не приехал, — сказали ему, — и неизвестно, приедет ли.
— Вы по какому делу? — спросила секретарша. — Вам надо обратиться в третью комнату. Там сидит инспектор, который занимается этими делами.
Он подошел к третьей двери и постучал. Ему ответили.
— Разрешите представиться — Брунер, — сказал он, подходя к человеку, сидящему за столом.
— Советник Мориц, инспектор по делам о дисциплинарных проступках и взысканиях, — отрекомендовался в свою очередь чиновник. Его черный костюм придавал ему необычайно торжественный вид.
— Так вот, — начал инспектор, — дело ваше довольно сложное и, смею прибавить, чудовищно затянувшееся. Я еще не успел разобраться во всей этой груде бумаг. Но, насколько я понимаю, вам предъявлен ряд обвинений, которые по необходимости влекут за собой дисциплинарное взыскание. С другой стороны, я познакомился с вашим протестом. Что вы лично можете сказать по этому поводу?
Он посмотрел серо-зелеными глазами на Брунера и кротко сложил лапки, высунувшиеся из белых манжет.
Белый жилет советника достойно выделялся на его черной шкурке, равномерно подымаясь и опускаясь в такт дыханию. Скрестив задние лапки, советник несколько согнул колени. Белые гамаши, видневшиеся из-под брюк, также весьма украшали его.
Брунер вспомнил, что ему нужно купить по дороге порошок от блох. Наверное, кот Мориц принес этих мучителей в дом после одного из тайных похождений.
— Я хочу обратить ваше внимание на протест моего адвоката, — сказал Брунер, все еще не в силах отвести глаза от блестящей шкурки сидящего перед ним господина.
Советник снова взял бумаги со стола и стал внимательно их просматривать.
— Вы, следовательно, утверждаете, что не предлагали осужденному Эдельхауэру подделать бумаги и вообще никогда не пытались помочь ему избежать наказания?
— Решительно утверждаю, господин советник. Даже суд не нашел в моем поведении ничего предосудительного. Это подтверждают и показания свидетелей.
Мориц навострил уши, словно услышал нечто необычайное, и промурлыкал:
— У меня самого создалось впечатление, что все это дело дутое. У вас в магистрате что-то нечисто. Но этот случай настолько незначителен, что, право, не стоило приводить в движение столь громоздкий аппарат, тем более, что достоверность свидетельских показаний чрезвычайно…
Зазвонил телефон.
— Да, Мориц слушает! Хорошо! Благодарю вас! — он повесил трубку. — Я хотел сказать, что достоверность показаний этого Эдельхауэра кажется мне чрезвычайно сомнительной. Очевидно, именно это и нужно отметить и положить конец делу.
Он задумался. Брунеру очень хотелось погладить его по черной шкурке. Но он только одобрительно кивнул головой.
— Итак, — опять промурлыкал Мориц, — я выслушал ваше личное мнение. Благодарю вас. Надеюсь скоро и успешно покончить с вашим делом. — Он поднялся.
Брунер тоже встал.
— Очень рад познакомиться с вами. Я дам свое заключение в том смысле, что следует как можно скорей покончить с этой отвратительной историей. Представляю себе, сколько нервов она вам стоила. И ваша супруга тоже вздохнет наконец свободно. Подобные истории всегда гибельно отражаются на семье.
Он протянул Брунеру лапку в белой манжете.
— Разрешите задать еще один вопрос, господин советник. Существует ли постановление, на которое я мог бы сослаться, чтобы потребовать жалованье, не выплаченное мне за истекшие месяцы?
— Видите ли, такое постановление, с одной стороны, существует, но, с другой стороны, как бы и не существует. Поэтому все зависит от решения на местах. Лично я не вижу никаких причин, чтобы вам задержали жалованье, тем более, что в перечисляемые магистрату суммы мы все время включаем и ваш оклад. Впрочем, вы можете лично ознакомиться с соответствующими постановлениями в комнате четыреста двенадцать.
Он скрестил задние лапки, приняв более удобную позу.
— Надеюсь в ближайшее время получить еще более подробные разъяснения касательно этого вопроса. А разве магистрат не может предоставить вам беспроцентную ссуду в размере причитающейся вам суммы? Но простите, пожалуйста, у меня важные переговоры!
Зазвонил телефон.
— Да, слушает Мориц! Нет, советник Мориц. Да!
Брунер был в дверях, он уже не слышал слов Морица и чуть было не наскочил на манекен, который входил в комнату, чтобы стенографировать.
Когда он спускался по лестнице, ему казалось, что он слышит у себя за спиной мягкое мурлыканье. Он был так счастлив, так уверен, так полон надежд, что снова забыл про порошок. К счастью, дети сказали, что Мориц уже сам переловил всех своих блох.
— А я был у кота! — сказал Мартин жене и засмеялся. Но Люциана ничего не поняла и заставила рассказать все подробно.
Прошло несколько недель… Дама с хорьками, подобно тени, проскользнула в кабинет Гроскопфа. Она жаждала успокоить у него свое смятенное сердце. До Брунера донесся шум передвигаемых стульев и хлопанье пробок. Зазвонил телефон. Он услышал как Гроскопф щелкнул каблуками и сказал: «Так точно!»
— Так точно, господин начальник! Так точно! Как господину начальнику угодно будет приказать! Да, я тотчас же передам. Я? Да, я составлю сейчас циркуляр. Нет, для составления циркуляра он мне не нужен.
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.