Случайные обстоятельства. Третье измерение - [215]

Тем не менее уже смеркалось, когда он, испытав новую, еще одну неудачу, стал раздумывать, отправиться ли ему сейчас же по последнему адресу или сначала где-нибудь пообедать и лишь после этого ехать, чтоб оттуда потом — сразу на вокзал.

Он уже почти не надеялся, что найдет Веру, ибо это бы смахивало на чересчур заданную, нарочитую случайность: два дня изъездив, все никак не мог отыскать ее, а по самому, видите ли, последнему адресу — буквально за несколько часов до отъезда — нашел ее. Это бы прямо специальное, нарочно кем-то придуманное везение было, как редко когда и бывает в жизни. Тут, видимо, все проще, рассуждал Андрей Михайлович. Вот как ему дали адрес уже умершего человека, так вполне и недодать могли ряд адресов. В самом деле, это ведь еще вчера вызвало его недоверие: чтобы на восемь миллионов — всего девять человек было! Абсурд! Просто очень, видимо, хотелось в это поверить — вот и поверил.

К вечеру выпал снег, потеплело немного, а так как снег был самый первый в этом году — все вокруг не только изменилось, но стало много торжественнее, как по случаю праздника, и даже люди, подсказывая ему нужную улицу, отвечали приветливее и не так торопливо, как прежде. Впрочем, разыскивал-то он последний адрес уже скорее для очистки совести.

Открыл ему невысокий худощавый мужчина с бородкой клинышком. Как-то странно, словно невидяще, он смотрел прямо в глаза Каретникову.

— Кого надо? — враждебно спросил мужчина с бородкой.

Теперь даже слово «простите» было бы не обычной вежливостью, а как бы заискиванием перед чужим хамством, и уж тем более если приняться что-то объяснять.

— Мне Веру Николаевну, — сухо сказал Каретников.

— Веру Николаевну... — повторил с кривой усмешкой мужчина. — Значит, вам Веру Николаевну... — Он словно раздумывал, как ему поступить, а Каретников только сейчас понял, что перед ним стоит тяжело, вдребезги пьяный человек.

— Врезать бы тебе как следует! — со злобой проговорил мужчина.

— Не надо, — спокойно и брезгливо предупредил Каретников. — Покалечу.

— Меня?! — крикнул мужчина. — А меня за что? Это вы все чужую жизнь заедаете... такие!.. А семья? Черт с ней, да?! — кричал он. — Вам на минутку... а сын? Вам наплевать на него?! Вам же главное... — Он матерно выругался. — Нет, ты вот скажи: зачем она тебе? Других, что ли, нет? Тебе же все равно! А зачем она сына-то забрала? Сына — зачем?!

Он схватил Каретникова за отвороты плаща, смял ему галстук, а Каретников, держа чемоданчик, другой рукой пытался высвободиться. Бить не хотелось — не мог его ударить, совершенно пьяного, в горе, еле на ногах стоящего, — и было гадко, бессмысленно, нелепо все. Было стыдно, что сейчас могут соседи выглянуть... Он оторвал наконец от себя чужие руки, втолкнул мужчину в квартиру и сам же дверь захлопнул.

Если б еще какие-то адреса оставались и было на это время, он все равно никуда бы не поехал больше. Все теперь было не важным ему: и что, может, только минуту назад он как раз у ее дверей стоял, и что не дозвонился все-таки по одному из адресов, и даже то, что так и не разыскал Веру.

А если она действительно ушла от мужа? Но... не он ведь тому причиной — ему-то она и письма не написала... А этот кричал... ну да, получалось же, что она, та, к кому-то ушла... К кому-то! Но у Веры никого ведь не было, кроме мужа и кроме него, Каретникова. Конечно же то была другая женщина, а не его Вера!

Однако, представив себе и такой возможный когда-нибудь вариант ее судьбы, если б он сейчас нашел ее, Каретников подумал: так, может, оно и к лучшему, что они не встретились? Для нее же — лучше...

Теперь, когда все неприятности остались, наконец, позади и он, поймав такси, ехал уже на вокзал, можно было и о том подумать, сколько же пришлось ему перетерпеть за два дня. И никто ведь не неволил его, не обязывал, не просил — он все это совершенно добровольно сам взвалил на себя, хотя и трезво сознавал, как мала вероятность отыскать Веру. И виделся-то ему не адюльтер в их встрече, не ради какого-то любовного свидания он ринулся сломя голову, а просто чтобы увидеть, поговорить — единственно за тем и поехал, искал, терпел столько унижений, неудобств...

Почему-то вспомнился ему прекрасный гостиничный номер с уютной мебелью, огромная ванная комната с мягким ковром, вся в старинном кафеле; непонятно откуда даже чья-то строчка пришла на ум: «И тихий плеск воды так сладко нежит ухо...» — он был почти уверен, что никогда и не знал этих стихов, да и вряд ли они вообще имеют какое-то отношение к плесканию в ванной. Взбредет же такое!.. С неудовольствием Андрей Михайлович отстранил от себя непрошеные воспоминания: они как бы умаляли, обесценивали его основной поступок, ибо слова «натерпелся», «пережил» как-то оказывались не к месту, сникали, и рядом с ними не так уже ощущалась тогда своя измученность. Он снова вернулся лишь к сценам, где «натерпелся» и «намучился» были кстати: мотания его по городу из конца в конец — правда, не такси представлялись ему, как было несколько раз, а толпы людей в метро, переполненные автобусы и троллейбусы, — его осторожные выспрашивания на лестничных площадках об очередной Вере Николаевне, свое состояние, когда он узнал об одной умершей Вере Николаевне, стычку с этим типом...