Случай на Прорве - [49]

«Здравствуй, сынок Федюня. С поклоном к тебе твоя неутешная мать. Жду тебя не дождусь, глазыньки все повыплакала, не глядят. Поди, не узнаю тебя при встрече, сколь годков-то прошло. Все тебя тут забыли, окромя Лидиных родственников, давеча приезжали, спрашивали, хотят повидаться. Береги себя. Храни тебя господь. К сему твоя мать Прасковья».

— Вот тебе и забитая старуха! — ахнул Вершинин. — Такую шифровку соорудила. Про родственников вроде невзначай сказала, а потом фразочка: «Береги себя». Непосвященный подумает: от болезни, от несчастного случая, а на самом деле от милых Лидиных «родственников», то есть от нас.

— Нужда еще и не то заставит сделать, — улыбнулся в ответ на эту тираду Сухарников и, подумав некоторое время, добавил: — Письмо сфотографируем, а затем отправим в колонию.

— Зачем? — удивился Вячеслав. — Насторожим Беду раньше времени. Не лучше ли потом — сразу, неожиданно поставить перед фактом?

— Думаю, нет. И вот почему. Дней через пять-шесть Купряшин письмо получит, мы позаботимся доставить его без промедления. До конца срока ему останется недели три, но он не будет спокойно сидеть и просто дожидаться, а предпримет какие-то активные действия, которые окажутся нам на руку. Он не забыл про пистолет, у него наверняка были сообщники, ему надо их предупредить. В общем, какие-то серьезные шаги он, безусловно, сделает, и наша задача их не только не пропустить, но и использовать в интересах следствия.

Взяв письмо, Вершинин отнес его в фотолабораторию, и лаборант через полчаса сделал ему несколько приличных копий. Здесь же они вдвоем аккуратно вложили письмо в конверт и заклеили.

Поднимаясь на второй этаж, Вячеслав столкнулся с Дмитрием Корочкиным. С их последней встречи прошли лишь сутки, а его трудно было узнать. В теплой, несмотря на жару, стеганой телогрейке, ссутулившийся, с глубоко запавшими глазами, он переминался с ноги на ногу, пряча за спину тощий вещмешок. Вершинину почудилось даже, что он обознался, и, лишь приглядевшись повнимательней, понял, что не ошибся.

— Я к вам, гражданин начальник, — глухо сказал Корочкин.

— Заходите, — сдерживая волнение, произнес Вершинин.

Поставив вещмешок в угол кабинета, Корочкин топтался на месте, не зная, с чего начать. Видимо, решившись на серьезный шаг, он в последнюю минуту заколебался. Именно поэтому Вячеслав молчал, предоставив ему самому принять нужное решение. Слышно было, как царапала оконную раму сухая ветка.

— Я пришел все рассказать, — глухо произнес наконец Корочкин и долго откашливался в кулак. — Ничего скрывать больше не буду. Пусть отсижу, но вернусь чистым.

— Я и не сомневался, что вы примете правильное решение.

— Знал я эту Лиду. В то лето приехала к Беде вечером. Никто ее не видел — его дом на отшибе стоит. Она у них осталась ночевать, тетка Прасковья тоже там находилась. Весь следующий день я Федьку не видел, он не велел приходить. Где-то часа в два ночи, еще не светало, меня разбудил стук в окно. Вскочил — смотрю, Беда зовет. Вышел. Он молча повел меня к себе. Зашли в дом, а он говорит шепотом: «Лидка скурвилась, завязать хотела, пришлось пришить, вот — рукояткой». И показал пистолет, который я у него не раз видел. У меня ноги со страху чуть не отнялись: мокрое дело не шутка, не в квартиру залезть или часы снять. Стою, с места сдвинуться не могу, а он как ткнет меня в живот кулаком: «Чего дрожишь, — говорит, — приказ это. Плотник приказал». Труп на чердаке лежал в мешке, мы его веревкой перевязали, жердь продели, да так и на Прорву понесли. По дороге прихватили с собой диски от сеялки, для тяжести подвязали. Беда привязывал, он мастак был морские узлы вязать, в колонии у кого-то научился. Потом с лодчонки — там полузатопленная одна стояла — сбросили в воду.

Корочкин угрюмо замолчал.

«Вот тебе и конец истории, вот тебе и убийство на бытовой почве», — подумал Вершинин, глядя на опущенную голову Корочкина.

— Вы не запомнили, в чем она была одета? — стараясь казаться спокойным, спросил он.

— Конечно, запомнил: коричневое платье на ней было. Июнь ведь шел. Жарко. В нем она и приехала. И лицо ее на всю жизнь запомнил, красивая она была, веселая. Так и стоит перед глазами. Зачем он ее убил?

— Он же ответил вам, что ему приказали. Плотник какой-то приказал. Кто это, кстати?

— Не знаю, — неохотно отозвался Корочкин, — не видел ни разу, слышал, правда, о нем много. Беда его как огня боялся. Иногда скажет: «Плотник велел», — и побледнеет весь. «Вор в законе», наверное, какой-нибудь. Мне с ним познакомиться не довелось, и слава богу.

— Что вам еще известно о Лиде? Фамилия, например, откуда родом или какие другие сведения?

— Приехала она из города, я это из разговора с Бедой понял, а больше мне ничего не известно. Видел ее впервые и разговаривать особенно не пришлось. Лидка да Лидка — и все.

— Жаль, очень жаль, — сказал Вершинин, раздумывая над его словами.

Честно говоря, после неожиданного признания Корочкина он рассчитывал на быстрый успех, однако один из главных моментов так и остался невыясненным.

— Куда меня теперь? — спросил Корочкин, не поднимая головы.

— Вас? — недоуменно посмотрел на него Вячеслав. — Как куда? Домой идите. Заберите мешок свой и топайте домой, к семье. Если вам верить, — а я верю, — вы непосредственного участия в убийстве не принимали, но виновны в недонесении о совершенном преступлении. На ваше счастье, вина ваша уже погашена давностью.