Слово о сыновьях - [33]

Взвинченный до предела, терзаемый сомнениями, Боря то шел к Анатолию отвести душу, то спешил в штаб, где в горячих спорах решался вопрос: что делать.

— Главное — не терять присутствия духа, — говорил Олег Кошевой. — Надо уничтожить или спрятать понадежнее все, что может вызвать подозрение у полицейских. Следует ожидать обысков. Дальше. Я думаю, надо связаться с Ворошиловградом и посоветоваться: как нам быть. Есть предложение послать с таким поручением Ваню Туркенича. Возможно, нам на время придется оставить город.

Боря решил, что непременно придется уходить из города, и стал готовиться к этому. Катя Хайруллина обещала дать ему адрес своих дальних родственников, которые жили в селе, километрах в пятнадцати от Краснодона.

А мне он сказал:

— Мама, ты приготовь мне большую простыню. Если я уйду, то буду пробиваться на соединение с Красной Армией. Теперь зима, придется маскироваться в белое.

Прошла еще одна трудная ночь. Рано утром Боря ушел куда-то из дому. Я боялась за него и мучительно переживала его отсутствие. Он пришел мрачный, но, стараясь казаться спокойным, сказал:

— Мы пока уходить не можем. С часу на час должен вернуться Ваня Туркенич… Ждем распоряжений главного партизанского штаба.

Вынужденное безделье и неизвестность угнетали Бориса. Он сильно похудел, осунулся, глаза покраснели. Обрушившееся вдруг несчастье разбило все его лучшие надежды.

— Как обидно бросать дело в самом разгаре, — с болью жаловался он мне. — Ведь у нас все было подготовлено к встрече Красной Армии, разработан подробный план. Каждый знал, где его место, когда к городу будут подходить наши войска… И вот все рушится… Кто, кто мог предать?

А в городе продолжались аресты. Говорили, что на помощь местной полиции прибыло подкрепление из Ровеньков.

Оставшиеся на воле молодогвардейцы ждали возвращения Ивана Туркенича из Ворошиловграда. Но он не приходил. Я так была парализована нависшим над нашей семьей горем, что ничего не могла посоветовать Боре и еле сдерживала душившие меня слезы. Я знала: Боря глубоко переживает за нас, опасаясь, что в случае, если он уйдет или его арестуют, немцы жестоко отомстят нам, родителям, за него. Ему хотелось и утешить нас, и скрыть от нас мучившее его раздумье о своей и нашей судьбе. Так прошел еще один день. Разве думали мы тогда, что видим своего старшего сына последние часы?

НОЧНАЯ ОБЛАВА

Вечер Борис провел у Анатолия. Долго говорили они обо всем, потом завели патефон и переиграли пластинки, какие были у Толи. Но музыка не успокаивала их. Оба были удручены тем, что так долго не возвращается Иван Туркенич. Большие, хотя и не совсем ясные надежды возлагали молодогвардейцы на своих старших товарищей из Ворошиловграда.

Домой Борис пришел поздно. Измученный бессонными ночами, он отказался от чая и, повалившись на постель, моментально уснул.

Было уже за полночь, когда в дверь сильно постучали.

— Кто там? — спросил брат мужа.

— Это я, квартальный Попов. Откройте.

Попов нередко приходил по ночам и выгонял на дежурство мужа или его брата. Думая, что ему опять что-то понадобилось, Константин Амвросиевич открыл дверь. Вслед за Поповым в комнату ввалилось четверо дюжих полицейских.

— Где ваш сын Борис? — спросил Попов у Константина Амвросиевича.

— Мой сын на фронте, — спокойно ответил брат мужа.

— Да не тот, — поморщился Попов. — Борис Главан…

У меня помутилось в глазах, и я, пошатнувшись, невольно рукой потянулась к постели сына.

— А ну, поднимай его, — приказал Попов, и два полицейских подступили к постели Бориса.

Он открыл глаза и, увидев полицейских, вскочил на ноги.

— А, знакомый! Вроде бы, мы с тобой уже виделись, — с ехидцей заметил один из полицейских. И вдруг гаркнул: — Одевайся! Живо!

Боря, словно не слыша, повернулся ко мне.

— Мама, положи побольше табака.

— Никакого табака! Вишь, чего захотелось, — заорал полицейский и, сорвав с гвоздя полотенце, бросился связывать Борису руки.

— Эх вы… Пятеро одного боитесь, — с презрительной усмешкой сказал Борис.

Его толкнули к двери. Боря обернулся и так, будто уходит ненадолго, сказал:

— До свидания, дорогие мои, — но в глазах его я прочитала глубокую, невыразимую печаль. Таким я и запомнила его на всю свою жизнь…

Только когда уводили Бориса, я заметила стоявшего в коридорчике окровавленного, со связанными руками Анатолия Попова. Силы покинули меня, и я без чувств рухнула на пол.

Когда я пришла в себя, в комнате стояла тишина. У постели сидел муж и ласково гладил меня по голове. Лицо его резко осунулось, у рта и под глазами пролегли глубокие морщины. Я схватила его руку и зарыдала.

— Не надо, Зина, не надо, — тихо говорил он. — Может, опять все обойдется.

Утром ко мне зашла мать Толи Попова, Таисия Прокофьевна. Молча мы обнялись и, присев на лавку, поплакали.

— Пора идти в полицию, — вытирая слезы, сказала Таисия Прокофьевна.

Я быстро собралась, и мы понесли передачу нашим арестованным сыновьям.

У здания полиции собралась толпа женщин. Оказывается, в эту ночь арестовали Женю Шепелева, Васю Бондарева, Демьяна Фомина и еще несколько человек. Многие матери даже не знали, что их сыновья и дочери были активными участниками «Молодой гвардии».