Слово о полку Игореве — подделка тысячелетия - [132]

Понятно, что никаких следов, напоминающих о «работе» тройки стилизаторов «Слова», не должно было сохраниться. Именно по этой причине после смерти в начале 90-х годов сначала И. Н. Болтина, а затем И. П. Елагина их архивы были приобретены А. И. Мусиным-Пушкиным, и «нужные» (а вернее сказать, ненужные) бумаги благополучно «сгорели» в Московском пожаре 1812 года (то, что было «нужно», естественно, уничтожено было еще до издания «Слова»).

Вторая половина завещания Иоиля Быковского для исполнения была куда более трудной. До 1898 года не доживут не только «самовидцы» и восторженные почитатели поэмы, такие как К. Ф. Калайдович (1792—1832 годы), но и все поколения людей, живущих в начале XIX столетия. Нужно было продумать «эстафету» доставки к концу девятнадцатого века протографа «Слова о полку Игореве» и приложения к нему, составленного Иоилем Быковским, повествующего об истории создания шедевра с покаянием перед потомками. Понятно, что эти «святые бумаги» ни в каком пожаре не должны были сгореть и ни при каком потопе утонуть. Повинуясь долгу перед этими двумя святыми людьми, А. И. Мусин-Пушкин хранил как зеницу ока оба этих документа в запечатанном виде. Но после войны 1812 года, когда все настойчивее стала напоминать о себе приближающаяся старость, он все чаще стал задумываться над тем, кому поручить донести «эстафету» к концу столетия. Выбор у него был невелик, заинтересовали его в этом плане два человека. Во-первых, Константин Федорович Калайдович, донимавший графа своими письмами-вопросами. Молодой, к концу 1812 года ему было всего-то 20 лет, быстро прогрессирующий ученый, научными интересами и дружбой был связан с Н. М. Карамзиным, Н. Н. Бантыш-Каменским, митрополитом Евгением (Болховитиновым). К концу жизни А. И. Мусина-Пушкина, Калайдович слыл уже одним из авторитетнейших знатоков древнеславянской и древнерусской письменности и литературы. Но одно обстоятельство, свойственное К. Ф. Калайдовичу, служило неким препятствием для поручения молодому ученому столь деликатного дела. Обстоятельство это – твердая убежденность Калайдовича в том, что «Слово» является литературным шедевром неизвестного автора, жившего в конце XII века. Переубеждать Калайдовича, посвятив его в столь шокирующую тайну, графу казалось не вполне корректным.

Другим кандидатом для передачи эстафеты к концу века сам собой напрашивался неутомимый «скептик» Михаил Трофимович Каченовский, которому к концу 1812 года исполнилось 37 лет.

Каченовский не принадлежал, подобно Калайдовичу, к исследователям «Слова», у него не было публикаций, посвященных этому произведению, но он решительно высказывал сомнение в подлинности поэмы. Впервые и единственный раз в печати Каченовский заявил об этом в 1812 году в статье «Взгляд на успехи российского витийства в первой половине истекшего столетия»[482]. Сыграл значительную роль в утверждении скептического отношения к «Слову», широко бытовавшему в течение первой половины XIX века, и, по существу, стал основоположником так называемой скептической школы в русской исторической науке. Влияние скептической школы, возглавляемой Каченовским, было весьма распространенным, и мнение о позднем происхождении «Слова» получило признание у митрополита Евгения (Болховитинова), у О. И. Семковского и Н. П. Румянцева. Сказывалось оно у П. М. Строева и К. С. Аксакова.

С такими взглядами на происхождение «Слова» М. Т. Каченовский идеально подходил на роль носителя «эстафеты» с тайной создания шедевра В. К. Тредиаковским и его дальнейшей метаморфозой.

В феврале 1817 года на 73-м году жизни Алексей Иванович Мусин-Пушкин скончался, предварительно передав Каченовскому опечатанный пакет с документами, а на словах сообщил краткую легенду по существу вопроса, которую он должен был сообщить следующему участнику «эстафеты», и т. д.

М. Т. Каченовский сделал блестящую карьеру. С 1811 года он доктор философии и изящных наук, профессор теории изящных искусств и археологии. С 1821 года – заведующий кафедрой истории, статистики и географии Российского университета. С 1837 года – ректор Московского Университета, член Российской Академии с 1819 года, член Общества любителей Российской словесности (ОЛРС) и Общества истории и древности России (ОИДР). С начала 30-х годов он начал продумывать вопрос о передаче по эстафете сведений, доверенных ему А. И. Мусиным-Пушкиным.

В жаркой дискуссии с А. С. Пушкиным, состоявшейся 27 сентября 1832 года в одной из аудиторий Московского Университета, он чуть было не проговорился о доверенной ему миссии на глазах многочисленной публики из студентов и преподавателей университета, но вовремя осекся. Понимая, что перед ним гений и что он может без труда «расшифровать» его оговорку, Каченовский принимает решение – доверить Пушкину тайну во всем ее объеме. Пушкин моложе Каченовского на 25 лет, и кому, как не ему, нести «эстафету» к концу XIX века.

Как повлияло это поручение на взгляды Пушкина о происхождении «Слова о полку Игореве», подробно рассказано в предыдущих главах нашего исследования.

Гибель Пушкина, унесшего в могилу доверенную ему тайну происхождения «Слова о полку Игореве», спутала все карты Каченовского по передаче этой тайны к концу XIX века. Нужно было готовить другого кандидата, скорее всего, из одаренных студентов университета, которым уже более 25 лет читал лекции профессор М. Т. Каченовский. Среди наиболее одаренных студентов Каченовский обратил сначала внимание на Ивана Беликова, который, еще будучи студентом, опубликовал статью, в которой изложил взгляды своего учителя на «Слово о полку Игореве»