Слово и дело. Из истории русских слов - [22]

2) ‘подобие’, т.е. изображение (икона — образа),

3) ‘форма воплощения’ (способ; вид в отношении к роду),

4) ‘образец, тип, прообраз’.

С лингвистической точки зрения следует размежевать этапы развития семантического синкретизма. Содержательным условием сохранения семантического синкретизма обычно признается связь с мифологическим сознанием[36], но легко найти и другие основания. Нерасчлененно-целостное восприятие действительности увязано с генетической идеей происхождения и синтеза, тогда как современное (научное) направлено на анализ и интересуется функцией (важна цель, а не причина). Являются ли эти два типа познания последовательным развитием сознания — сомнительно, поскольку диалектика цели/причины, субъекта/объекта, функции/стиля, образа/понятия и пр. в слове как знаке предполагает непременную их совместность. Речь, таким образом, идет о предпочтении одной из сторон двуединого объекта в каждой конкретной культуре.

Попробуем дать предварительное объяснение этапов развития семантики в слове по основе толкования семантического треугольника (известная связка вещь — понятие — слово).

Синкретизм предполагает совпадение в сознании слова (знака), понятия и предмета (вещи) в едином. Отсюда важность ощущения в восприятии и эквиполентности как единственной возможности противопоставления равнозначных объектов. Мифологический характер сознания вытекает из подобного восприятия слова-символа. Далеко — синкрета, выражающая одновременно и пространство, и время, и условие, и всякие иные значения в общем смысле имени. Отдельное слово тогда — одновременно и речь, и фраза, и предложение, и лексема. Для мифологического сознания слово есть вещь, и имя вещи — тоже вещь, которая свои смыслы проявляет только в контексте-образце; но одновременно связано и с действием, в процессе совершения которого все слито в сознании (признак, качество, сущность и пр. еще не различаются по степеням отвлеченности). Для синкреты существенны смыслы, а не индивидуальное значение и не системная значимость современного слова.

Средневековый этап постижения символа, скорее всего, отражает диффузность восприятия, основанного уже на представлении, а не на ощущении; вещь воспринимается как самостоятельно существующая, но «имя» вещи (т.е. слово и понятие) еще не расчленено, и всегда понятна относительность вещи (имя важнее вещи; разные направления средневековой философской мысли — реализм, номинализм и концептуализм — объясняются различным отношением к взаимодействию вещи, слова и понятия). Далекий при наличии прежних форм типа даль, далеко и пр. становится специализированной формой имени, выражающей только пространственные отношения. Противопоставления градуального ряда (с постепенным переходом семантики по определенным признакам) возникают на основе выделенных сознанием признаков различения. Такое — символизирующее — средневековое сознание неоднократно моделировалось, основным содержанием этого процесса развития становится словообразовательный процесс: новое значение формально сосредоточено обязательно в новом слове.

Современная многозначность слова-символа определяется относительностью компонентов знака: слово — понятие о... — и самой вещи. Развиваются переносные значения слова, причем не только в отношении к объему понятия (метонимия), но и к его содержанию (метафора), хотя всегда это происходит на основаниях привативности и притом в контексте, ср.: недалёкий город — недалёкий человек; зелёная поросль — зелёная молодежь — зелёная тоска... Попарные противопоставления на основе системно заданного признака способны порождать бесконечную цепь контекстно обусловленных «co-значений» имени.

На основе четких противопоставлений по нескольким дифференциальным признакам строится «сеть» семантической парадигмы, почему и возникает представление о полисемии. На самом деле актуализируются и потенциальные значения слова-символа, обусловленные вхождением этого слова в общую систему знаков данной культуры. Если в средние века символом выступал каждый отдельный знак сам по себе, сегодня принцип реализации синкреты совершенно иной: синкретична система в целом.

Полисемию современного слова можно толковать: как совокупность омонимичных знаков[37] (в каждом формальном слове только одно значение, самая логичная интерпретация, исключающая проблему синкретизма); как собственно многозначность в традиционном смысле (лексикографически удобная форма подачи семантики слова, но некорректная в отношении к объекту-символу); как обычный синкретизм слова-знака. Последнее утверждение является наиболее спорным, поскольку синкретизм предполагает ряд условий (энантиосемию, отсутствие метафорических связей по сходству — они парадигмальны, а не синтагматичны, отсутствие известных степеней отвлеченности), а эти условия здесь не отмечаются.

В целом же различение синкреты и многозначности ясно. В синкрете денотат дан в его цельности (но объем понятия важнее его содержания), а многозначность определяется по сумме признаков (объем и содержание понятия одинаково важны); сколько бы ни было контекстных «значений», в синкрете они равноценны, тогда как многозначность предполагает иерархию выявленных значений; синкрета не допускает коннотаций (отсюда отсутствие в прошлом «co-значений» типа «уменьшительно-ласкательных»), тогда как полисемия построена на их движении; эквиполентные отношения синкрет при многозначности сменяются привативными оппозициями. Другими словами, синкрета — это символ в синтагме, тогда как многозначность, скорее всего, обслуживает метафору как порождение парадигмы.