Слово и дело. Из истории русских слов - [21]
Каждый раз конкретный символ отражает системные (смысловые) отношения в точном соответствии с точкой зрения своего времени, но независимо от реальной связи объективно существующих оппозитов. Синкретизм онтологичен и связан в своих проявлениях с маркированным членом оппозиции[32]. Синкретизм вообще является универсальной характеристикой маркированного значения, это морфологический коррелят фонологической нейтрализации. Между прочим, лексикализуются, фиксируя одно из специальных своих значений, только маркированные (синкретичные) морфологические формы[33]. Сами по себе, не имея семантической ценности, фонемные единицы не создают никакого синкретизма. Таков крайний случай, доказывающий отсутствие синкретизма формы.
С философской точки зрения, следовательно, имеет место интуитивно феноменологическое восприятие общего символа, первоначальный этап его осознания. Чем отвлеченнее по смыслу слово кажется нам сегодня, тем ближе оно к синкрете и тем охотнее современное анализирующее сознание различным способом пытается специализировать его значения. Такая работа анализа в процессе познания и откладывает именно то, что мы называем открытием (формулированием в слове состоявшегося извлечения еще одного смысла из семантической совокупности синкреты).
Например, все древнейшие отглагольные имена одновременно имели значение действия, субъекта, объекта действия и результата этого действия (ср.: ровъ, ловъ, садъ и пр.). Перед нами безусловно семантический синкретизм имени, который исторически устранялся последовательным наращением производных со специализированным значением (ср.: ловъ — ловъкъ, ловъ, ловитъва, ловище, уловъ, уловъка и т.д.).
По-видимому, каждое двоичное разделение прежней формы создавало возможность одновременно фиксировать два значения, из которых новое (=в новой форме) было маркированным как однозначное, ср. последовательность выделения имен: ровъ → действие рытье → качество ровьнъ → предмет ровьница ‘ров’; мовъ → действие мытье → качество мовьнъ → предмет мовьница ‘баня’ (или мовьня) и т.п. Параллельные ряды связаны с качеством имени — отглагольного, возможны причастные формы (рытье, мытье, качества рытъ, мытъ, а в ст.-сл. рыенъ, мовенъ, последующее развитие отпричастных типа мовение). Столь древний этап деривации трудно подтвердить материально, самостоятельными словами, такие слова затерты последующими изменениями системы. Однако следы подобных раздвоений обнаруживаются в древних текстах (ср. уникальную форму жить наряду с житъ, жито и пр. в старославянских текстах; позднее это имя получило суффикс и теперь представлено как житье).
Познание осуществляется путем углубления в синкрету и порождения сети терминов, внутренней формой связанных с исходным корнем — носителем синкретического значения. Форма актуализирует значение, выделенное из общего смысла, вот почему (еще раз) не может быть синкретизма формы: у формы другая функция.
Исторически последовательно происходило «снятие» синкретизма у большинства имен, именно посредством специализации значений в производных. Примеров множество — по существу, в этом процессе и состоит «история слов». Из числа описанных в литературе укажем: образъ — образ/образы и образ/образа — образец — образчик; ликъ — лице — личина — личный — личность...; дѣва — дѣвъка — дѣвочька... и пр.[34]
Общая семантическая доминанта сохраняется постоянно и тем самым способствует созданию словообразовательных парадигм[35], которые, в их совокупной цельности, по-прежнему являются своего рода синкретою. Сама последовательность снятия специальных значений с синкреты знаменательна: сначала это обычно происходит в контексте как чисто стилистическое варьирование (поиск контекстного значения: «стиль» определяется окружением), затем под давлением общекультурного контекста в отношении к референту происходит семиотическое преобразование смысла в устойчивых границах значения слова (слово по видимости не изменилось) и, наконец, в словообразовательных потенциях языка возникает отдельное (и по форме — новое) слово. Образъ как синкрета общего смысла (‘вид; внешность; изображение; образец’ и пр.) — дифференциация по значениям в определенном контексте (может получать формальные маркеры, например, во второстепенной для слова грамматической форме мн. числа: образи, образы, образа) — наконец, выделение специального словесного знака для самого резкого отличия в значениях (образ — образец). Вся история древнерусской лексической системы есть последовательный процесс расширения словесно оформленных понятий и образов, каждый из которых основан на конечном списке исходных синкрет-символов:
образъ —
1) ‘очертание, вид’ — впоследствии слово
