Словарь цвета поэзии Иосифа Бродского - [7]
Гость белой нищеты и белых сигарет (1, 43)
и белый конь бежит к заливу (1, 65)
в твоих белых глазах (1, 69)
Навсегда белый свет, белый снег, белый свет (1, 69)
вечно белых вершин (1, 69)
Маллиган и Ширинг, Ширинг, в белых платьях (1, 72)
вы все там в белых платьях (1, 72)
вы все там в белых платьях и в белых рубашках (1, 72)
проходят ночью / в белом свете дня (1, 75)
стекает вниз вода и белый свет (1, 82)
и белый свет, железный свист (1, 84)
весь белый свет мы спасаем живьем (1, 89)
прелестный белый свет (1, 89)
шагает Некто / средь бела дня (1, 90)
вышагиваю я / средь бела дня (1, 90)
марайте белый лист (1, 109)
Погребальный белый пароход (1, 113)
С белой часовни на склоне холма (1, 138)
с белой часовни, аляповат и суров (1, 138)
Чуть шелохнулись белые листки (1, 151)
за белою коровой вьется вслед (1, 162)
осенит / белой ночью твоя / неподвижная слава (1, 168)
Соседней крыши белый скат (1, 231)
Лишь белый снег летит с ночных небес (1, 232)
И больше звуков нет на белом свете (1, 233)
лежит под покрывалом белым (1, 235)
Ночь белая глядит с высот (1, 236)
Она (мгла) сама светла, бела (1, 241)
Волю дает, дав по рогам, белой корове (2*, 8)
После глядишь, спереди гладь, белая скатерть (2*, 9)
к белым платьицам нимф (2, 10)
в белом царстве спрятанных лиц (2, 11)
Белым паром дыша (2, 14)
Клубился белый пар (2, 20)
твой шлем / из шерсти белой (2, 53)
Белый лист и желтый свет / омывают (2, 89)
уж белых мух никто не клюнет слепо (2, 103)
белеет лицо / вроде белой тарелки (2, 128)
Зима мила и бела (2, 142)
Даже белый лебяжий пух / не нарушал границ (2, 163)
В опасности белая раса (2, 186)
И да маячит его сосуд / чем-то черным на чем-то белом (2, 223)
И я возьму еще бутылку белой (2, 239)
Маячат белые, как детство, крыши (2, 249)
в больницах красят белым (2, 296)
на нем был белый плащ (2, 297)
То не в церковь белую к венцу (2, 307)
Хозяйки белые дома / здесь топят розоватым буком (2, 310)
Фигура в белом «рак» произносит (2, 328)
Туман был бел (2, 337)
бывшее тоже белым / судно (2, 337)
земля / была черна для белого зерна (2, 338)
Последнее время я / сплю среди бела дня (2, 424)
зачем так много черного на белом (2, 366)
садится / на белую намыленную щеку (2, 398)
Под белой колоннадою дворца (2, 402)
несущий стражу возле белой двери (2, 402)
они / на фоне белом, / не обладая телом (3, 20)
Там, за нигде, за его пределом / – черным, бесцветным, возможно, белым (3, 47)
в отечестве белых головок (3, 58)
В своем столетьи белая ворона (3, 65)
в штатской / белой кровати (3, 73)
Только груда белых тарелок (3, 86)
ангелы в белом (3, 87)
Три белых утки плавают в пруду (3, 92)
Мелькает белая жилетная подкладка (3, 94)
возникают белые пятна на карте мира (3, 151)
комкает белое (смуглое) просто ню (3, 153)
болтается белый пиджак сагиба (3, 153)
туман не слезает с белой / колокольни (3, 156)
фонари обрываются, как белое многоточье (3, 157)
точно белый / кожаный мяч (3, 157)
Белые мотыльки / порхают у баптистерия (3, 163)
Танец белых капустниц похож на корабль (3, 164)
слова, выделяющиеся на белом / фоне отчетливей (3, 165)
Знай, что белое мясо, плоть (3, 179)
сам Казимир бы их не заметил, / белых на белом (3, 200)
О том, как чернеть на белом, / покуда белое есть и после (3, 202)
да и тело не делается белее (3, 204)
о белых пятнах / мухоморов (3, 222)
Белый на белом, как мечта Казимира (3, 232)
В епанче белый глубокий вырез / как волновал (3, 236)
Я пишу эти строки, сидя на белом стуле (3, 240)
белого, как пустая бумага, дня (3, 243)
в одно / белое после себя пятно (3, 246)
Белых склонов тишь да гладь (3, 266)
ковыряет средь бела дня / внучка хозяина (4, 17)
Среди бела дня начинает стремглав смеркаться (4, 42)
белые стены комнаты делаются белей (4, 49)
Статуя Аполлона / не кусается. Белая простыня тоже (4, 62)
Когда-то я знал на память все краски спектра. / Теперь различаю лишь белый (4, 78)
По колено в снегу, ты возвышался белый (4, 82)
Белый хлопчатобумажный ангел (4, 91)
Так бело, что не может быть белей (4, 93)
По ночам темнота, что всегда была непроглядна / и та, как постель бела (4, 93)
Не рубаха бела, а покатость плеч (4, 93)
На юге, где в редкость осадок белый, / верят в Христа (4, 168)
Ну и что ж, что средь бела дня (4, 182)
белый карлик, квазар / напоминает (4, 189)
они и сталкиваются средь бела дня (4, 198)
не хватает нам бумаги белой (Звезда, 1997, № 7, 3)
нечто белое, как гость (Box 37:767)
война / закончилась пораженьем черных, / белых, красных, коричневых и прочих оттенков спектра (Box 56:1084)
пером владея, / черным по белому вывел где я: / оно оставляет свои следы (Межпланетное («В эпоху полетов к Луне и я…»)) (Box 61:1298)
Под сенью струй коричневых и быстрых / сидят два белых старика (Box 63:1428)
Гелиос врезавшись в остров, крошил о белый / известняк неземные мослы (Box 67:1711)
на твоем плече, на белой бретельке пену (Box 68:1746)
Голодный твой народ на свете белом / займется, как и мой, бродячим делом (РНБ, ед. хр. 95)
Все эти праздники белой стаей / садятся в двуликое море… (РНБ, ед. хр. 121)
Они (лошади) стоят и жуют сено или овес / в привязанной на морду торбе, окутан– / ные белым облаком пара, как некие святые (РНБ, ед. хр. 234)
От составителя и издателяВыбрать из 153 интервью самые интересные, самые содержательные, избежав повторений, оказалось весьма непросто. Повторы смущали и самого Бродского, но он их воспринимал как неизбежность жанра интервью. Однако нам представляется, что для читателя повторы представляют немалую ценность, ибо подчеркивают круг идей, которые не оставляли Бродского в покое в течение всей его жизни. Кроме того, чтобы исключить повторы, пришлось бы подвергнуть некоторые интервью своего рода цензуре, что в высшей степени неэтично: все собеседники Бродского вправе рассчитывать, что при перепечатке их интервью не будут изменены.
Жизнеописания Иосифа Бродского не существует, несмотря на вполне закономерный интерес читателей к его личности и судьбе.Книга «Иосиф Бродский глазами современников (1996–2005)» в известной степени восполняет этот пробел в истории культуры XX века.Читатель видит поэта глазами его друзей, переводчиков, издателей из России, США, Англии, Франции, Италии, Польши, Швеции, Израиля. В итоге создается широкая картина жизни Иосифа Бродского в разные периоды. Читатель получает представление о личности одной из самых ярких и загадочных фигур последних десятилетий русской и мировой культуры.Валентина Полухина — профессор Кильского университета (Англия), специалист в области современной русской поэзии, автор ряда работ о творчестве Иосифа Бродского «Joseph Brodsky: A Poet for Our Time» (CUP, 1999), «Brodsky Through the Eyes of his Contemporaries» (London: Macmilan, 1992) (расширенные русские версии: «Бродский глазами современников» (СПб.: Журнал «Звезда», 1997) и «Словарь тропов Бродского» (совместно с Юлей Пярли; Тарту, 1995))
«Величие Иосифа Бродского как поэта связано с его предположением, что жизнь должна измеряться требованиями искусства, но не наоборот. Эти беседы демонстрируют, что его дружба оказывает равно возвышающее и стимулирующее воздействие на одаренных современников. Бродский возник как своеобразный озонный слой, сам по себе предохраняющий и увеличивающий вероятность поэтической жизни в наше время. Беседы, действительно, исполнены жизни и весомо свидетельствуют о высокой силе Иосифа.»Шеймус Хини, лауреат Нобелевской премии по литературе (1995)
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
Эмма Смит, профессор Оксфордского университета, представляет Шекспира как провокационного и по-прежнему современного драматурга и объясняет, что делает его произведения актуальными по сей день. Каждая глава в книге посвящена отдельной пьесе и рассматривает ее в особом ключе. Самая почитаемая фигура английской классики предстает в новом, удивительно вдохновляющем свете. На русском языке публикуется впервые.
Нобелевская лекция лауреата 1998 года, португальского писателя Жозе Сарамаго.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.