Словарь цвета поэзии Иосифа Бродского - [32]
мыслями о себе, / отвращением к синеве (3, 116)
до какой синевы могут дойти глаза? (3, 188)
Я пью синеву сугроба / в сумерках (3, 201)
Избыток зелени и синевы – избитых / форм бытия (3, 221)
оставляя весь мир – всю синеву – в тылу (3, 239)
небесный конвой… / залил все синевой (3, 249)
Азии, в чьей синеве пилот / или ангел разводит… (4, 15)
Разрастаясь как мысль облаков о себе в синеве (4, 38)
Зимний вечер, устав от его заочной / синевы (4, 45)
залив / синевой зрачок, стал твой глаз (4, 138)
Синева вторгается в тот предел, которым вспыхивает звезда (4, 167)
бесконечности, столь / свойственной синеве (4, 188)
За то, что зелень в синеву / здесь так же переходит точно (Портфель, 63)
Птицы зря / теряли время, паря / над нею, благодаря / этому в синеве (Box 61:1315)
Буксир / утюжит синеву, / где небосклона сыр / крошится (Box 63:1474)
уставившись в синеву / нового дня, я порою догадываюсь (Box 68:1788)
Ефрейтор… / в синей шинели неба / ищет свои погоны (РНБ, ед. хр. 183)
Синеглазый 2
О, синеглазый, славный Пасик! / Побудь со мной (Ода, МС-4, 51; Штерн 2010, 90)
О, синеглазый, славный Пасик! / Ты дожил до худшего часа (Ода, МС-4, 51; Штерн 2010, 91)
Синеть, посинеть (посиневший) 13
Океан, / синеющий в соломенном квадрате (МС-2, 492; Лосев-1, 471)
Небо синело, / все замолчало (МС-4, 54)
Блестит луна, синеет густо даль (1, 256)
С посиневшими пальцами (2, 269)
даль… / во мгле синела, обнажая сталь (2, 339)
жандарм синеет в зелени усат (3, 64)
вьюнка, пырея / синеют от близости эмпирея (3, 219)
В окнах спальни синеет ольшаник (4, 17)
Только одни моря / невозмутимо синеют, издали (4, 77)
и в дальнем ее конце тоже синеют волны / Адриатики (4, 85)
Снаружи темнеет, верней – синеет, точней – чернеет (4, 128)
сзади синеют зубцы местных гор (4, 137)
Все, что безмятежно / синеет, извивается, и в Новом, / кромешном Свете будет неизбежно / рекой (Box 65:1612)
Синий 40
и дремлющие птицы / качаются от синей тишины (СиП, 29)
синим солнцем палимы / идут по земле / пилигримы (СиП, 66)
мимо синих деревьев / в золотую страну (СиМ, 41)
он синий, одетый ветром (МС-1, 24)
Алый, синий, белый круг / пред глазами видит хан (МС-4, 59)
метель / подхватывала синюю шинель (1, 149)
Вы придете одинешенька-одна / в синем платье (1, 178)
зеленый там горит совсем как синий (2, 107)
«Как будто… / как будто синий» (2, 107)
И синий дым нанизывает кольца (2, 134)
Под облаками синий небосвод (2, 172)
Невероятно синий горизонт (2, 400)
где бьются на фоне синих холмов Челлини (3, 111)
синюю рябь, продолжающую улучшать / линию горизонта (3, 121)
И бескрайнее небо над черепицей / тем синее, чем громче птицей / оглашаемо (3, 166)
с синей, режущей глаз чертой – / горизонтом нуля (3, 178)
Цвет неба – синий (3, 209)
Воздух бесцветный вблизи в пейзаже / выглядит синим. Порою – даже / темно-синим (3, 220)
В силах / глаз измучить почище синих / и зеленых пространств (3, 220)
как Христос, по синей / глади жук-плавунец (3, 222)
На ночь глядя, синий зрачок полощет / свой хрусталик слезой (3, 227)
Он и зорче, он и нежней, чем синий. / Но синему – ничего не надо! (3, 228)
Но синему – ничего не надо! (3, 228)
Синий всегда готов отличить владельца / от товаров (3, 228)
Но и птичка из туч не вернется синей (3, 229)
разводил цветы / в синих стеклах веранды (3, 243)
и синий горизонт, и в бурях есть покой (4, 35)
Синий воздух (4, 118)
Это – не синий цвет, это холодный цвет (4, 131)
То, что вместе мы видим, в три / раза бездарней и синей, / чем то, на что смотрел Эней (4, 135)
и око могло различить, становясь синей, / звонкую трель (4, 166)
Синий залив пытается стать синей (4, 167)
кожа ольшаника: серая, а не синяя (Лосев-2, 388)
не задеты тучею; / крылья же, разумеется, там, где синей: за ней (Лосев-2, 390)
война / закончилась пораженьем черных, / белых, красных, коричневых, желтых, зеленых, синих, / серобуромалиновых (Box 56:1084)
ни тем более рыб, / совершенно сварившихся в синей морской воде; «Когда Москва зарастет крапивой…» (Old Box 55:2)
Развращенный податливой синей гладью / сильно отвыкшей от материка (Box 67:1711)
в каждой клетке оного / дразнящего мозг и глаз / коричневого, зеленого, синего, много раз (Box 68:1782)
откроет рот – мы видим синий / Гудзон (Box 65:1608)
…ни тем более рыб, / совершенно сварившихся в синей морской воде (Оld Box 55:2)
Вечносиний 1
Язык оказался смесью / вечнозеленого шелеста с лепетом вечносиних / волн (4, 83)
Темно-синий 7
Ночь приносит / из темно-синего мрака (1, 72)
Твой Новый год по темно-синей / волне средь моря городского (1, 135)
Твой фасад темно-синий / я впотьмах не найду (1, 209)
разливается свет темно-синий (1, 203)
Темно-синее утро в заиндевевшей раме (3, 137)
Но ради / темно-синей, безлюдной, бесчеловечной глади (3, 160)
Воздух… / выглядит синим. Порою – даже / темно-синим (3, 220)
Синь, синька 8
и облака в небесной сини (1, 187)
Чьей беспредметной сини / и сродни эта жизнь (3, 165)
подвергнуть, сини, исколотой Буонарроти (3, 210)
в сгущенной синьке / вечера (3, 224)
на колокол с эхом в сгустившейся сини (4, 70)
вам продает, изумляя синькой / взора (4, 155)
Развращенный податливой синькой, осоловелый, / сильно отвыкшей от материка (Box 67:1711)
От составителя и издателяВыбрать из 153 интервью самые интересные, самые содержательные, избежав повторений, оказалось весьма непросто. Повторы смущали и самого Бродского, но он их воспринимал как неизбежность жанра интервью. Однако нам представляется, что для читателя повторы представляют немалую ценность, ибо подчеркивают круг идей, которые не оставляли Бродского в покое в течение всей его жизни. Кроме того, чтобы исключить повторы, пришлось бы подвергнуть некоторые интервью своего рода цензуре, что в высшей степени неэтично: все собеседники Бродского вправе рассчитывать, что при перепечатке их интервью не будут изменены.
Жизнеописания Иосифа Бродского не существует, несмотря на вполне закономерный интерес читателей к его личности и судьбе.Книга «Иосиф Бродский глазами современников (1996–2005)» в известной степени восполняет этот пробел в истории культуры XX века.Читатель видит поэта глазами его друзей, переводчиков, издателей из России, США, Англии, Франции, Италии, Польши, Швеции, Израиля. В итоге создается широкая картина жизни Иосифа Бродского в разные периоды. Читатель получает представление о личности одной из самых ярких и загадочных фигур последних десятилетий русской и мировой культуры.Валентина Полухина — профессор Кильского университета (Англия), специалист в области современной русской поэзии, автор ряда работ о творчестве Иосифа Бродского «Joseph Brodsky: A Poet for Our Time» (CUP, 1999), «Brodsky Through the Eyes of his Contemporaries» (London: Macmilan, 1992) (расширенные русские версии: «Бродский глазами современников» (СПб.: Журнал «Звезда», 1997) и «Словарь тропов Бродского» (совместно с Юлей Пярли; Тарту, 1995))
«Величие Иосифа Бродского как поэта связано с его предположением, что жизнь должна измеряться требованиями искусства, но не наоборот. Эти беседы демонстрируют, что его дружба оказывает равно возвышающее и стимулирующее воздействие на одаренных современников. Бродский возник как своеобразный озонный слой, сам по себе предохраняющий и увеличивающий вероятность поэтической жизни в наше время. Беседы, действительно, исполнены жизни и весомо свидетельствуют о высокой силе Иосифа.»Шеймус Хини, лауреат Нобелевской премии по литературе (1995)
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
Эмма Смит, профессор Оксфордского университета, представляет Шекспира как провокационного и по-прежнему современного драматурга и объясняет, что делает его произведения актуальными по сей день. Каждая глава в книге посвящена отдельной пьесе и рассматривает ее в особом ключе. Самая почитаемая фигура английской классики предстает в новом, удивительно вдохновляющем свете. На русском языке публикуется впервые.
Нобелевская лекция лауреата 1998 года, португальского писателя Жозе Сарамаго.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.