Словарь цвета поэзии Иосифа Бродского - [27]
И новый свет бежит издалека (1, 104)
и тот же тусклый свет из-за угла (1, 104)
одновременно, вместе тень и свет (1, 112)
И жизнь шумит и зажигает свет (1, 120)
со сумраку, по свету Петрограда / гони меня (1, 122)
И в коридоре выключает свет (1, 125)
как будто будут свет и слава (1, 135)
Засвети же свечу / или в лампочке свет (1, 139)
на миг погас и снова вспыхнул свет (1, 150)
струится свет, переходя во тьму (1, 152)
кружился свет, но не было темно (1, 152)
Кот сумрачно под лампою лежал, / и свет его прекрасно окружал (1, 155)
Напрасно вы не выключили свет! (1, 158)
Лишь свету от небес благодаря / мой век (1, 161)
молчание и непрерывный свет (1, 161)
возникнет свет, внезапный до зари (1, 165)
и алый свет, явившийся извне (1, 165)
ты маятник от света и во мрак (1, 166)
напрасно вы не выключили свет (1, 167)
Зачем струил он черный свет из глаз? (1, 177)
Так начнется 21-й, золотой, / на тропинке красным светом залитой (1, 178)
обволакивая паром этот свет (1, 178)
и тьма вдвойне сильнее света (1, 187)
Свет фонаря касается трубы (1, 196)
когда не найдешь меня ты / днем при свете дня (1, 198)
из глаз / струится ровный свет в чужие розы (1, 200)
От рожденья на свет / ежедневно куда-то уходим (1, 202)
в чьей-то жизни чужой / мы становимся светом и тенью (1, 202)
над отчизной горит, / разливается свет темно-синий (1, 203)
и вокруг твоих ног завивается свет (1, 210)
бьет прекрасный рояль, разливается свет (1, 210)
но при свете луны, мимо сонных округ, / засыпая (1, 111)
Свет и безмерность боли (1, 218)
Только всего сильней / электрический свет в глазах (1, 223)
теней спины / залитый светом лик (1, 223)
залитый светом взор (1, 223)
Так еще горит / здесь предо мною свет (1, 223)
И если погаснет свет, / зажжет свой фонарик боль (1, 224)
звездам… их свет сейчас, / который блестит окрест (1, 229)
Не вспыхнет свет, не скрипнет колесо (1, 231)
Господь оттуда – только свет в окне (1, 234)
Забыв тебя, мой свет, / в сырой земле (1, 235)
все-таки жил, / делал тени из ясного света (1, 238)
(Свеча горит во мраке полным светом) (1, 152)
Не видно против света, смутно эдак (1, 253)
лесные звери – спины свет закрыл (1, 254)
средь них (корней) зажгла свой свет прозрачный (1, 255)
почили здесь – в песке нагретом, светлом (1, 257)
Холодный свет зари залил кусты (1, 261)
Сочится пыль и свет во все углы (1, 262)
Пылится свет, струясь сквозь щелку эту (1, 262)
Видна земля, / видней в ней то, что в ярком свете слабо (1, 264)
пламя. / Оно горит, хоть все к тому, чтоб свет / угас (1, 265)
И все ж она стремит свой свет во тьму (1, 265)
здесь, в дому, еще сверкает свет (1, 268)
во сне он видит при погасшем свете (1, 268)
Зажегся свет. Мелькнула тень в окне (1, 275)
и серебро и желтый свет смешались (1, 275)
Свет засверкал. Намек на сумрак (1, 275)
а свет всегда наполовину мертв (1, 275)
Настоящий изгнанник – никто / в море света (1, 279)
когда на красный свет / бежит твой призрак (2*, 164)
и свет дневной в развалинах встает (2*, 204)
Дай ее разбудить, светом прильнуть к завесам / всех семи покрывал (2, 16)
всех семи покрывал, светом сквозь них пробиться! (2, 16)
Зыблется свет неверный (2, 18)
чтобы свет от лампочки в пролете / падал (2, 23)
как только Старушка погасит свет (2, 73)
Мадам, это больше, чем свет небес (2, 74)
Поскольку жизнь лишь – вбирает свет (2, 74)
Рождает чувства, и форму им / светом оно придает своим (2, 74)
ночью при свете свечи пересчитывает стропила (2, 76)
Белый лист и желтый свет (2, 89)
Но лик ее при этом – / пусть залитый закатным светом – невольно делается (2, 92)
Темнеет надо мною свет (2, 93)
А на / кого кричать, что свет потух (2, 99)
листья / лицом, изнанкой молча смотрят в свет (2, 103)
Снег, снег летит, со светом сумрак слит (2, 103)
сейчас земля и свет небес грозят (2, 103)
То станет пылью, что в последний миг / небесный свет зальет (2, 104)
все полно жужжанья, крику, свету (2, 104)
здесь не видно света, весь мир исчез (2, 107)
«Огонь и свет – меж них разрыва нет» (2, 107)
А в небе – желтый свет (2, 108)
смотреть невмочь, / как край стекла, залитый светом, блещет (2, 108)
Моя свеча, бросая тусклый свет (2, 123)
Будешь ты всегда озарена / пусть слабым, но неповторимым светом (2, 123)
ты свет мой превращаешь в тень (2, 162)
Ровно / падает свет на пустые стены (2, 204)
Жидкий свет зари / чуть занимаясь на Востоке мира, / вползает в окна (2, 215)
Свет – ослепляет. И слово – лжет (2, 218)
Такому сну мешает свет зари (2, 252)
Ну, может, свет горящего огня (2, 280)
«Хотя бы и при свете?» «И при свете» (2, 285)
«Какая драка, свет моих очей?» (2, 286)
отбросов света, падающих с неба (2, 366)
и с помощью их матового света (2, 382)
и тот / свет внутренний, который облак / не застит (2, 389)
мозоль, / натертая в пространстве светом? (2, 390)
На скатертях / лежат отбросы уличного света (2, 397)
В неверном свете северной луны (2, 398)
Лабиринт / пустынных улиц залит лунным светом (2, 399)
к потолку, чья белизна / в кромешном мраке в первую минуту / согласна на любую форму света (2, 403)
долго на виду, / на перевале, в лунном свете (2, 405)
курится люстра / луны, в чьем свете император-всадник (2, 406)
Ибо в темноте – / там длится то, что сорвалось при свете (2, 417)
Жизнеописания Иосифа Бродского не существует, несмотря на вполне закономерный интерес читателей к его личности и судьбе.Книга «Иосиф Бродский глазами современников (1996–2005)» в известной степени восполняет этот пробел в истории культуры XX века.Читатель видит поэта глазами его друзей, переводчиков, издателей из России, США, Англии, Франции, Италии, Польши, Швеции, Израиля. В итоге создается широкая картина жизни Иосифа Бродского в разные периоды. Читатель получает представление о личности одной из самых ярких и загадочных фигур последних десятилетий русской и мировой культуры.Валентина Полухина — профессор Кильского университета (Англия), специалист в области современной русской поэзии, автор ряда работ о творчестве Иосифа Бродского «Joseph Brodsky: A Poet for Our Time» (CUP, 1999), «Brodsky Through the Eyes of his Contemporaries» (London: Macmilan, 1992) (расширенные русские версии: «Бродский глазами современников» (СПб.: Журнал «Звезда», 1997) и «Словарь тропов Бродского» (совместно с Юлей Пярли; Тарту, 1995))
«Величие Иосифа Бродского как поэта связано с его предположением, что жизнь должна измеряться требованиями искусства, но не наоборот. Эти беседы демонстрируют, что его дружба оказывает равно возвышающее и стимулирующее воздействие на одаренных современников. Бродский возник как своеобразный озонный слой, сам по себе предохраняющий и увеличивающий вероятность поэтической жизни в наше время. Беседы, действительно, исполнены жизни и весомо свидетельствуют о высокой силе Иосифа.»Шеймус Хини, лауреат Нобелевской премии по литературе (1995)
От составителя и издателяВыбрать из 153 интервью самые интересные, самые содержательные, избежав повторений, оказалось весьма непросто. Повторы смущали и самого Бродского, но он их воспринимал как неизбежность жанра интервью. Однако нам представляется, что для читателя повторы представляют немалую ценность, ибо подчеркивают круг идей, которые не оставляли Бродского в покое в течение всей его жизни. Кроме того, чтобы исключить повторы, пришлось бы подвергнуть некоторые интервью своего рода цензуре, что в высшей степени неэтично: все собеседники Бродского вправе рассчитывать, что при перепечатке их интервью не будут изменены.
Один из основателей русского символизма, поэт, критик, беллетрист, драматург, мыслитель Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865–1941) в полной мере может быть назван и выдающимся читателем. Высокая книжность в значительной степени инспирирует его творчество, а литературность, зависимость от «чужого слова» оказывается важнейшей чертой творческого мышления. Проявляясь в различных формах, она становится очевидной при изучении истории его текстов и их источников.В книге текстология и историко-литературный анализ представлены как взаимосвязанные стороны процесса осмысления поэтики Д.С.
До сих пор творчество С. А. Есенина анализировалось по стандартной схеме: творческая лаборатория писателя, особенности авторской поэтики, поиск прототипов персонажей, первоисточники сюжетов, оригинальная текстология. В данной монографии впервые представлен совершенно новый подход: исследуется сама фигура поэта в ее жизненных и творческих проявлениях. Образ поэта рассматривается как сюжетообразующий фактор, как основоположник и «законодатель» системы персонажей. Выясняется, что Есенин оказался «культовой фигурой» и стал подвержен процессу фольклоризации, а многие его произведения послужили исходным материалом для фольклорных переделок и стилизаций.Впервые предлагается точка зрения: Есенин и его сочинения в свете антропологической теории применительно к литературоведению.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В работе финской исследовательницы Кирсти Эконен рассматривается творчество пяти авторов-женщин символистского периода русской литературы: Зинаиды Гиппиус, Людмилы Вилькиной, Поликсены Соловьевой, Нины Петровской, Лидии Зиновьевой-Аннибал. В центре внимания — осмысление ими роли и места женщины-автора в символистской эстетике, различные пути преодоления господствующего маскулинного эстетического дискурса и способы конструирования собственного авторства.
Проблемными центрами книги, объединяющей работы разных лет, являются вопросы о том, что представляет собой произведение художественной литературы, каковы его природа и значение, какие смыслы открываются в его существовании и какими могут быть адекватные его сути пути научного анализа, интерпретации, понимания. Основой ответов на эти вопросы является разрабатываемая автором теория литературного произведения как художественной целостности.В первой части книги рассматривается становление понятия о произведении как художественной целостности при переходе от традиционалистской к индивидуально-авторской эпохе развития литературы.
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.