Словарь цвета поэзии Иосифа Бродского - [23]
Пестрый 8
Будда на пестром листке (МС-4, 124)
птички в гнездах, / очень много пестрых крыл (МС-4, 219)
очень много пестрых крыш (Лосев-2, 532)
застлали тьму ковром / неровным, пестрым (2, 104)
На солнце сохнут пестрые кабины (2, 195)
в измятых пестрых балахонах (2, 402)
выбегает на улицу в пестрых куртках (3, 106)
груды / пестрой материи (3, 162)
Подтек 3
темнели эти самые подтеки (2, 301)
и подтек превращает заветный вензель / в хвост (3, 158)
в блеске иглы, в подтеках (4, 157)
Полинялый 1
Ссутулясь, в полушубке полинялом (2, 159)
Полосатый 5
и матрасик – полосат (МС-4, 59)
Наши спинки полосаты (МС-4, 218)
всех подружек полосатых, / всех других своих усатых (МС-4, 223)
А немцы открывали полосатый / шлагбаум поляков (2, 208)
Города отдают лежалым / полосатым сукном (3, 164)
Полумрак 15
при полумраке озарений (СиП, 51)
в городском полумраке, в полусвете (СиП, 60)
в полумраке, в полусвете комнат (МС-1, 351)
При полусвете фонарей, / при полумраке озарений (1, 35)
живем / при полумраке, полумрак жуем (1, 126)
За спиной / полусвет, / полумрак (1, 128)
маячил в полумраке черный куст (1, 150)
Царили полумрак и тишина (1, 151)
я замер в полумраке у окна (1, 155)
отраженье фонаря, / метались в полумраке на стене / окно и снегопад (1, 157)
от стены до стены, / в полумраке (2, 128)
пера, / ползущего по клеткам в полумраке (2, 379)
В пыльной кофейне глаз в полумраке кепки (3, 112)
три рыцаря, поблескивая в полу– / мраке ротонды (3, 163)
я лежу в полумраке под шепотом капель дождя (РНБ, ед. хр. 130)
Полутьма 4
и холодеют в полутьме дворцы и замки (МС-1, 350)
мелькали в полутьме грузовики (1, 149)
правилам зимы / охватывало город в полутьме (1, 157)
глаз, / прикованных друг к другу в полутьме (1, 273)
Потемки 24
Но и плачет он сам по себе в одиночку, в потемках (МС-1, 142)
Так тень забвенья / благословлю в потемках я (МС-2, 188)
к тому, что не зависит от потемок (МС-3, 298)
Все же дрожат / в потемках / фонари Диогенов (МС-4, 155)
Без нас / в потемках и в присутствии огней (1, 159)
ты бредешь один / в потемках… к великим… в ряд (1, 229)
И Вакх на пустыре / милуется в потемках с Ариадной (2, 199)
«Сон – выход из потемок» (2, 285)
И фитиль чадит / уже в потемках (2, 403)
И ты в потемках одинок и наг (2, 420)
Ковно в потемки берет (3, 49)
вроде мольбы за весь мир / раздается в потемках (3, 57)
и лицо в потемках, словами наружу (3, 112)
в свои перламутровые потемки (3, 157)
Оба преломлены, искажены… / сперва / до потемок, до тишины (3, 176)
И в потемках стрекочет огромный нагой кузнечик (3, 203)
На сетчатке моей – золотой пятак. / Хватит на всю длину потемок (3, 233)
но в потемках любо– / дорого было путать сову с дроздом (3, 263)
Помнишь песню, что, бывало, / я в потемках напевала (3, 301)
А дальше, в потемках… / проваливается (4, 115)
и с мебелью в комнате вместе с потемками кану (4, 128)
сосна, в состояньи узнать, в потемках / ту же самую воду (4, 157)
Кружится снег в потемках (РНБ, ед. хр. 183)
к тому, что не зависит от потемок (Box 193 f-2 4240)
Прозрачность 2
сколь призрачно царит прозрачность сада (1, 30)
Весне и вправду присуща бесцветность фраз / или же мыслей, прозрачность стекла и Севера (Лосев-2, 387)
Прозрачный 24
И вечер… / просвечивал прозрачные волокна (2*, 195)
А там он (ручей) совсем прозрачен (МС-2, 164)
Склонялись вниз кусты в прозрачных ризах (МС-4, 208; Звезда, 1999, № 1, 133)
Настали дни, прозрачные, как свист (1, 121)
Аякс бредет в ручье прозрачном по колено (1, 206)
крик, блуждающий во мраке / прозрачною, хрустальной каплей яда (1, 208)
И с березы прозрачной на дверь / опускается лист (1, 239)
звезда / зажгла свой свет прозрачный (1, 255)
не будь у нас почти прозрачной плоти (1, 281)
Прозрачный перекинув мост (2, 57)
Прозрачная, журчащая струя (2, 403)
В прозрачных и сбившихся в облак / наших выдохах (3, 56)
чертя прозрачную вдали лазурь (3, 74)
Несомненно, прозрачной вещи присуща сила (3, 86)
В морозном воздухе, на редкость / прозрачном (3, 209)
и воздух прозрачнее комбинаций (3, 221)
воздух прозрачен, зане исколот (3, 241)
хотя холодней – прозрачнее, чем пальто (4, 13)
Никто, мой Вертумн, так не радовался прозрачной / струе (4, 86)
Единственно прозрачной / вещью был воздух (4, 111)
И где прозрачная вещь, с бедра / сползающая (4, 118)
и утки в прозрачном небе… / плывут (4, 148)
О, если б прозрачные вещи в густой лазури / умели свою незримость держать в узде (4, 166)
водичка… / прозрачная тебе под стать охрана (4, 197)
Просвет 8
Просветы гаснут (1, 254)
Здесь все полно щелей, просветов, трещин (1, 262)
листва без просвета (1, 278)
таращусь на просветы в небесах (2, 30)
небосвод разрушен, / дождь стягивает просвет (2, 90)
Сама труба нет-нет мелькнет в просвете (2, 108)
В образовавшиеся просветы / видны сандалии (3, 223)
Конечно, между ними есть просвет (2, 263)
Просинь 1
кто рукой в пустоте / шарит так, что под кожею просинь (1, 279)
Протуберанец 2
Нам нравится шорох ситца / и грохот протуберанца (1*, 20)
В пространстве сжатый / протуберанец, / вне солнца взятый! (4, 153)
Пунцовый 7
Он был горяч, пунцов, необычайно тверд (МС-4, 105)
Пусть этот кукарекающий маг, / пунцовой эспаньолкою горя (2, 64)
И краснеет, спуская пунцовый стяг (2, 220)
От составителя и издателяВыбрать из 153 интервью самые интересные, самые содержательные, избежав повторений, оказалось весьма непросто. Повторы смущали и самого Бродского, но он их воспринимал как неизбежность жанра интервью. Однако нам представляется, что для читателя повторы представляют немалую ценность, ибо подчеркивают круг идей, которые не оставляли Бродского в покое в течение всей его жизни. Кроме того, чтобы исключить повторы, пришлось бы подвергнуть некоторые интервью своего рода цензуре, что в высшей степени неэтично: все собеседники Бродского вправе рассчитывать, что при перепечатке их интервью не будут изменены.
Жизнеописания Иосифа Бродского не существует, несмотря на вполне закономерный интерес читателей к его личности и судьбе.Книга «Иосиф Бродский глазами современников (1996–2005)» в известной степени восполняет этот пробел в истории культуры XX века.Читатель видит поэта глазами его друзей, переводчиков, издателей из России, США, Англии, Франции, Италии, Польши, Швеции, Израиля. В итоге создается широкая картина жизни Иосифа Бродского в разные периоды. Читатель получает представление о личности одной из самых ярких и загадочных фигур последних десятилетий русской и мировой культуры.Валентина Полухина — профессор Кильского университета (Англия), специалист в области современной русской поэзии, автор ряда работ о творчестве Иосифа Бродского «Joseph Brodsky: A Poet for Our Time» (CUP, 1999), «Brodsky Through the Eyes of his Contemporaries» (London: Macmilan, 1992) (расширенные русские версии: «Бродский глазами современников» (СПб.: Журнал «Звезда», 1997) и «Словарь тропов Бродского» (совместно с Юлей Пярли; Тарту, 1995))
«Величие Иосифа Бродского как поэта связано с его предположением, что жизнь должна измеряться требованиями искусства, но не наоборот. Эти беседы демонстрируют, что его дружба оказывает равно возвышающее и стимулирующее воздействие на одаренных современников. Бродский возник как своеобразный озонный слой, сам по себе предохраняющий и увеличивающий вероятность поэтической жизни в наше время. Беседы, действительно, исполнены жизни и весомо свидетельствуют о высокой силе Иосифа.»Шеймус Хини, лауреат Нобелевской премии по литературе (1995)
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
Эмма Смит, профессор Оксфордского университета, представляет Шекспира как провокационного и по-прежнему современного драматурга и объясняет, что делает его произведения актуальными по сей день. Каждая глава в книге посвящена отдельной пьесе и рассматривает ее в особом ключе. Самая почитаемая фигура английской классики предстает в новом, удивительно вдохновляющем свете. На русском языке публикуется впервые.
Нобелевская лекция лауреата 1998 года, португальского писателя Жозе Сарамаго.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.