Словарь цвета поэзии Иосифа Бродского - [23]
Пестрый 8
Будда на пестром листке (МС-4, 124)
птички в гнездах, / очень много пестрых крыл (МС-4, 219)
очень много пестрых крыш (Лосев-2, 532)
застлали тьму ковром / неровным, пестрым (2, 104)
На солнце сохнут пестрые кабины (2, 195)
в измятых пестрых балахонах (2, 402)
выбегает на улицу в пестрых куртках (3, 106)
груды / пестрой материи (3, 162)
Подтек 3
темнели эти самые подтеки (2, 301)
и подтек превращает заветный вензель / в хвост (3, 158)
в блеске иглы, в подтеках (4, 157)
Полинялый 1
Ссутулясь, в полушубке полинялом (2, 159)
Полосатый 5
и матрасик – полосат (МС-4, 59)
Наши спинки полосаты (МС-4, 218)
всех подружек полосатых, / всех других своих усатых (МС-4, 223)
А немцы открывали полосатый / шлагбаум поляков (2, 208)
Города отдают лежалым / полосатым сукном (3, 164)
Полумрак 15
при полумраке озарений (СиП, 51)
в городском полумраке, в полусвете (СиП, 60)
в полумраке, в полусвете комнат (МС-1, 351)
При полусвете фонарей, / при полумраке озарений (1, 35)
живем / при полумраке, полумрак жуем (1, 126)
За спиной / полусвет, / полумрак (1, 128)
маячил в полумраке черный куст (1, 150)
Царили полумрак и тишина (1, 151)
я замер в полумраке у окна (1, 155)
отраженье фонаря, / метались в полумраке на стене / окно и снегопад (1, 157)
от стены до стены, / в полумраке (2, 128)
пера, / ползущего по клеткам в полумраке (2, 379)
В пыльной кофейне глаз в полумраке кепки (3, 112)
три рыцаря, поблескивая в полу– / мраке ротонды (3, 163)
я лежу в полумраке под шепотом капель дождя (РНБ, ед. хр. 130)
Полутьма 4
и холодеют в полутьме дворцы и замки (МС-1, 350)
мелькали в полутьме грузовики (1, 149)
правилам зимы / охватывало город в полутьме (1, 157)
глаз, / прикованных друг к другу в полутьме (1, 273)
Потемки 24
Но и плачет он сам по себе в одиночку, в потемках (МС-1, 142)
Так тень забвенья / благословлю в потемках я (МС-2, 188)
к тому, что не зависит от потемок (МС-3, 298)
Все же дрожат / в потемках / фонари Диогенов (МС-4, 155)
Без нас / в потемках и в присутствии огней (1, 159)
ты бредешь один / в потемках… к великим… в ряд (1, 229)
И Вакх на пустыре / милуется в потемках с Ариадной (2, 199)
«Сон – выход из потемок» (2, 285)
И фитиль чадит / уже в потемках (2, 403)
И ты в потемках одинок и наг (2, 420)
Ковно в потемки берет (3, 49)
вроде мольбы за весь мир / раздается в потемках (3, 57)
и лицо в потемках, словами наружу (3, 112)
в свои перламутровые потемки (3, 157)
Оба преломлены, искажены… / сперва / до потемок, до тишины (3, 176)
И в потемках стрекочет огромный нагой кузнечик (3, 203)
На сетчатке моей – золотой пятак. / Хватит на всю длину потемок (3, 233)
но в потемках любо– / дорого было путать сову с дроздом (3, 263)
Помнишь песню, что, бывало, / я в потемках напевала (3, 301)
А дальше, в потемках… / проваливается (4, 115)
и с мебелью в комнате вместе с потемками кану (4, 128)
сосна, в состояньи узнать, в потемках / ту же самую воду (4, 157)
Кружится снег в потемках (РНБ, ед. хр. 183)
к тому, что не зависит от потемок (Box 193 f-2 4240)
Прозрачность 2
сколь призрачно царит прозрачность сада (1, 30)
Весне и вправду присуща бесцветность фраз / или же мыслей, прозрачность стекла и Севера (Лосев-2, 387)
Прозрачный 24
И вечер… / просвечивал прозрачные волокна (2*, 195)
А там он (ручей) совсем прозрачен (МС-2, 164)
Склонялись вниз кусты в прозрачных ризах (МС-4, 208; Звезда, 1999, № 1, 133)
Настали дни, прозрачные, как свист (1, 121)
Аякс бредет в ручье прозрачном по колено (1, 206)
крик, блуждающий во мраке / прозрачною, хрустальной каплей яда (1, 208)
И с березы прозрачной на дверь / опускается лист (1, 239)
звезда / зажгла свой свет прозрачный (1, 255)
не будь у нас почти прозрачной плоти (1, 281)
Прозрачный перекинув мост (2, 57)
Прозрачная, журчащая струя (2, 403)
В прозрачных и сбившихся в облак / наших выдохах (3, 56)
чертя прозрачную вдали лазурь (3, 74)
Несомненно, прозрачной вещи присуща сила (3, 86)
В морозном воздухе, на редкость / прозрачном (3, 209)
и воздух прозрачнее комбинаций (3, 221)
воздух прозрачен, зане исколот (3, 241)
хотя холодней – прозрачнее, чем пальто (4, 13)
Никто, мой Вертумн, так не радовался прозрачной / струе (4, 86)
Единственно прозрачной / вещью был воздух (4, 111)
И где прозрачная вещь, с бедра / сползающая (4, 118)
и утки в прозрачном небе… / плывут (4, 148)
О, если б прозрачные вещи в густой лазури / умели свою незримость держать в узде (4, 166)
водичка… / прозрачная тебе под стать охрана (4, 197)
Просвет 8
Просветы гаснут (1, 254)
Здесь все полно щелей, просветов, трещин (1, 262)
листва без просвета (1, 278)
таращусь на просветы в небесах (2, 30)
небосвод разрушен, / дождь стягивает просвет (2, 90)
Сама труба нет-нет мелькнет в просвете (2, 108)
В образовавшиеся просветы / видны сандалии (3, 223)
Конечно, между ними есть просвет (2, 263)
Просинь 1
кто рукой в пустоте / шарит так, что под кожею просинь (1, 279)
Протуберанец 2
Нам нравится шорох ситца / и грохот протуберанца (1*, 20)
В пространстве сжатый / протуберанец, / вне солнца взятый! (4, 153)
Пунцовый 7
Он был горяч, пунцов, необычайно тверд (МС-4, 105)
Пусть этот кукарекающий маг, / пунцовой эспаньолкою горя (2, 64)
И краснеет, спуская пунцовый стяг (2, 220)
Жизнеописания Иосифа Бродского не существует, несмотря на вполне закономерный интерес читателей к его личности и судьбе.Книга «Иосиф Бродский глазами современников (1996–2005)» в известной степени восполняет этот пробел в истории культуры XX века.Читатель видит поэта глазами его друзей, переводчиков, издателей из России, США, Англии, Франции, Италии, Польши, Швеции, Израиля. В итоге создается широкая картина жизни Иосифа Бродского в разные периоды. Читатель получает представление о личности одной из самых ярких и загадочных фигур последних десятилетий русской и мировой культуры.Валентина Полухина — профессор Кильского университета (Англия), специалист в области современной русской поэзии, автор ряда работ о творчестве Иосифа Бродского «Joseph Brodsky: A Poet for Our Time» (CUP, 1999), «Brodsky Through the Eyes of his Contemporaries» (London: Macmilan, 1992) (расширенные русские версии: «Бродский глазами современников» (СПб.: Журнал «Звезда», 1997) и «Словарь тропов Бродского» (совместно с Юлей Пярли; Тарту, 1995))
«Величие Иосифа Бродского как поэта связано с его предположением, что жизнь должна измеряться требованиями искусства, но не наоборот. Эти беседы демонстрируют, что его дружба оказывает равно возвышающее и стимулирующее воздействие на одаренных современников. Бродский возник как своеобразный озонный слой, сам по себе предохраняющий и увеличивающий вероятность поэтической жизни в наше время. Беседы, действительно, исполнены жизни и весомо свидетельствуют о высокой силе Иосифа.»Шеймус Хини, лауреат Нобелевской премии по литературе (1995)
От составителя и издателяВыбрать из 153 интервью самые интересные, самые содержательные, избежав повторений, оказалось весьма непросто. Повторы смущали и самого Бродского, но он их воспринимал как неизбежность жанра интервью. Однако нам представляется, что для читателя повторы представляют немалую ценность, ибо подчеркивают круг идей, которые не оставляли Бродского в покое в течение всей его жизни. Кроме того, чтобы исключить повторы, пришлось бы подвергнуть некоторые интервью своего рода цензуре, что в высшей степени неэтично: все собеседники Бродского вправе рассчитывать, что при перепечатке их интервью не будут изменены.
Один из основателей русского символизма, поэт, критик, беллетрист, драматург, мыслитель Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865–1941) в полной мере может быть назван и выдающимся читателем. Высокая книжность в значительной степени инспирирует его творчество, а литературность, зависимость от «чужого слова» оказывается важнейшей чертой творческого мышления. Проявляясь в различных формах, она становится очевидной при изучении истории его текстов и их источников.В книге текстология и историко-литературный анализ представлены как взаимосвязанные стороны процесса осмысления поэтики Д.С.
До сих пор творчество С. А. Есенина анализировалось по стандартной схеме: творческая лаборатория писателя, особенности авторской поэтики, поиск прототипов персонажей, первоисточники сюжетов, оригинальная текстология. В данной монографии впервые представлен совершенно новый подход: исследуется сама фигура поэта в ее жизненных и творческих проявлениях. Образ поэта рассматривается как сюжетообразующий фактор, как основоположник и «законодатель» системы персонажей. Выясняется, что Есенин оказался «культовой фигурой» и стал подвержен процессу фольклоризации, а многие его произведения послужили исходным материалом для фольклорных переделок и стилизаций.Впервые предлагается точка зрения: Есенин и его сочинения в свете антропологической теории применительно к литературоведению.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В работе финской исследовательницы Кирсти Эконен рассматривается творчество пяти авторов-женщин символистского периода русской литературы: Зинаиды Гиппиус, Людмилы Вилькиной, Поликсены Соловьевой, Нины Петровской, Лидии Зиновьевой-Аннибал. В центре внимания — осмысление ими роли и места женщины-автора в символистской эстетике, различные пути преодоления господствующего маскулинного эстетического дискурса и способы конструирования собственного авторства.
Проблемными центрами книги, объединяющей работы разных лет, являются вопросы о том, что представляет собой произведение художественной литературы, каковы его природа и значение, какие смыслы открываются в его существовании и какими могут быть адекватные его сути пути научного анализа, интерпретации, понимания. Основой ответов на эти вопросы является разрабатываемая автором теория литературного произведения как художественной целостности.В первой части книги рассматривается становление понятия о произведении как художественной целостности при переходе от традиционалистской к индивидуально-авторской эпохе развития литературы.
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.