Словарь цвета поэзии Иосифа Бродского - [12]
а херувим / возносится над грязной ночлежкой (2, 259)
Дымят / ихтиозавры грязные на рейде (2, 291)
Какой-то грязный остров, кусты, постройки (3, 27)
и согревают вены грязного мрамора (3, 112)
Добела 6
У пушки, раскаленной добела (МС-2, 131)
Зима холмы обогнала / и раскалилась добела (МС-2, 495)
палатка / на гальке раскаленной добела / маячит (3, 61)
ночью, мира на краю, / раскаляясь добела, – / жизнь моя (3, 271)
Чуть позже, в пустой кофейне / в добела раскаленной солнцем (4, 83)
не ведая ни страсти ни азарта / с того и накалялись добела / что не было ни прошлого ни завтра (РНБ, ед. хр. 142)
Дубовый 1
Дубовый лоск покрывает костяшки (3, 83)
Дымный 2
И в то же время дымную свечу труба пускает (1, 200)
И от / прошлого лучше, чем дымным стеклом – буфет (3, 245)
Жасминовый 2
жасминовую снять вуаль (1, 192)
пачка жасминовых ассигнаций (3, 221)
Желтеть 8
Желтеют лампы в проволочных сетках (МС-4, 183)
На склонах альпийских, / где желтеют фиалки (1, 34)
здесь звезда желтеет на волне (1, 191)
мертвый лист / настойчиво желтеет меж стволов (1, 121)
пылили дороги, желтели риги (3, 82)
В зрачках городовых желтели купола (3, 114)
лица желтеют. А дальше (3, 248)
Лампы молча желтеют / возле дверей закрытых (РНБ, ед. хр. 183)
Пожелтевший 2
Под сенью струй коричневых и быстрых / сидят два пожелтевших старика (МС-4, 175)
Весь день брожу я в пожелтевшей роще (2, 153)
Желтизна 5
Гитара превосходит в желтизне / и в женственности общество мимоз (МС-2, 441)
и желтизна разрозненных монет (1, 136)
желтизну подворотни (3, 51)
звезда дребезжит, серебрясь в желтизне (4, 37)
пурпур и желтизна / оттеняют бесцветность (Box 55:1037)
Желток 4
На расстояние – увы – желтка (2, 152)
блеск желтка в скорлупе (4, 114)
в сумерках три желтка (4, 134)
вне белка штукатурки и вне желтка / электрической лампочки ((Лосев-2, 387)
Желторотый 1
В жизни есть даль, тянуща ан птиц желторотых (2*, 7)
Желтый 72
И начал бродить по селам, / по шляхам, / желтым и длинным (СиП, 19)
Желтый ветер манчжурский (СиП, 36)
Желтые листья в парке (СиМ, 10)
и изо рта, / который желтыми зубами страшен (Ramunas Katilius 2013, 122)
ты все же встаешь ночами / над желтыми фонарями (МС-1, 23)
над желтым берегом канала (МС-1, 91)
желтый край умывальника (МС-1, 224)
желтым цветом мерцает фонарь одноногий (МС-1, 232)
желтые квадратики окон (МС-1, 243)
реках всего мира, / о белых под луною, / желтых под солнцем (МС-2, 158)
как это небо – / коричневое, желтое, голубое (МС-2, 186)
Силой взрыва желтый глаз / был заброшен в глушь лесную (МС-2, 323)
Желтый луч на волнах блещет (МС-2, 323)
Желтый обмылок. Кружка (МС-3, 210)
В урнах / бушует желтая бумага (МС-3, 292)
бьется тело листа / желтым пятном (МС-3, 293)
ни в желтых дюнах на мысу, /…нигде нельзя / так чувств заняться нежной ловлей (МС-4, 82)
в ночной / рубашке с желтой пуговицей, с ватой / в ушах (МС-4, 125)
из-за взбегающей криво / желтой дороги, увидеть / лодку (МС-4, 126)
дурманит желтый вертикальный дух / горизонтальных выструганных досок (МС-4, 139)
попала не в лагерь, а в желтый дом (МС-4, 174)
А это лед. Повсюду желтый лед (МС-4, 212; Звезда, 1999, № 1, 143)
напоминает желтый лед / и небо Финского залива (1, 38)
плывет по Влтаве желтый пароходик (1, 46)
мерцанье желтое парадных (1, 56)
на желтых краешках газет (1, 57)
пригородные пляжи, желтые паруса посреди залива (1, 68)
из теплого темно-синего мрака / желтые квадратики окон (1, 72)
ночной фонарик нелюдимый, / на розу желтую похожий (1, 134)
блуждает выговор еврейский / по желтой лестнице печальной (1, 134)
диван сверкал / коричневою кожей, словно желтой (1, 147)
дали / рассвет уже окрасил в желтый цвет (1, 259)
и серебро и желтый свет смешались (1, 275)
и желтых берез верхи / видят, уняв озноб (2, 12)
мне ничего не встретить, кроме желтых болот (2, 33)
что желтые тигры убавят тон (2, 72)
Белый лист и желтый свет / омывает мозг от бед (2, 89)
сверкает лист изнанкой красной, желтой (2, 102)
И желтый портик взят / в простор небес (2, 106)
А в небе – желтый свет (2, 108)
Чугунный брус прижался к желтым стульям (2, 109)
мелькнула вспышка желтого огня (2, 164)
Подросток в желтой куртке (2, 381)
размазанное желтое пятно (2, 381)
тележку с рухлядью толкать / по желтым переулкам гетто (2, 418)
Прохожий тонет в желтой пелене (3, 93)
В желтом зрачке возникает злой / блеск (3, 104)
пыль безумия / с осколков желтого оскала в писчую (3, 136)
Ветер несет на Запад, как желтые семена / из лопнувшего стручка (3, 154)
Плитняк мостовой отдает желтой / жареной рыбой (3, 156)
В подворотне / светит желтая лампочка, чуть золотя сугробы (3, 161)
в желудке от желтой вареной брюквы (3, 172)
лампочке желтой в пустых воротах (3, 200)
Восходящее желтое солнце следит косыми (3, 203)
прелесть / желтых кувшинок (3, 222)
еще не желтая, мощь Китая (3, 225)
Желтая площадь; одурь / дня (3, 228)
оставляя нетронутым желтый бесплатный жемчуг / уличных фонарей (3, 236)
Черепица фольварков да желтый цвет / штукатурки подворья (3, 249)
Я валяюсь в пустой, сырой, / желтой комнате (3, 262)
празднует прямоту угла, желтую рвань газет (3, 264)
мой желтый ноготь / брюшко твое горазд (3, 282)
брак серой низкорослой расы / и желтой массы (3, 285)
От составителя и издателяВыбрать из 153 интервью самые интересные, самые содержательные, избежав повторений, оказалось весьма непросто. Повторы смущали и самого Бродского, но он их воспринимал как неизбежность жанра интервью. Однако нам представляется, что для читателя повторы представляют немалую ценность, ибо подчеркивают круг идей, которые не оставляли Бродского в покое в течение всей его жизни. Кроме того, чтобы исключить повторы, пришлось бы подвергнуть некоторые интервью своего рода цензуре, что в высшей степени неэтично: все собеседники Бродского вправе рассчитывать, что при перепечатке их интервью не будут изменены.
Жизнеописания Иосифа Бродского не существует, несмотря на вполне закономерный интерес читателей к его личности и судьбе.Книга «Иосиф Бродский глазами современников (1996–2005)» в известной степени восполняет этот пробел в истории культуры XX века.Читатель видит поэта глазами его друзей, переводчиков, издателей из России, США, Англии, Франции, Италии, Польши, Швеции, Израиля. В итоге создается широкая картина жизни Иосифа Бродского в разные периоды. Читатель получает представление о личности одной из самых ярких и загадочных фигур последних десятилетий русской и мировой культуры.Валентина Полухина — профессор Кильского университета (Англия), специалист в области современной русской поэзии, автор ряда работ о творчестве Иосифа Бродского «Joseph Brodsky: A Poet for Our Time» (CUP, 1999), «Brodsky Through the Eyes of his Contemporaries» (London: Macmilan, 1992) (расширенные русские версии: «Бродский глазами современников» (СПб.: Журнал «Звезда», 1997) и «Словарь тропов Бродского» (совместно с Юлей Пярли; Тарту, 1995))
«Величие Иосифа Бродского как поэта связано с его предположением, что жизнь должна измеряться требованиями искусства, но не наоборот. Эти беседы демонстрируют, что его дружба оказывает равно возвышающее и стимулирующее воздействие на одаренных современников. Бродский возник как своеобразный озонный слой, сам по себе предохраняющий и увеличивающий вероятность поэтической жизни в наше время. Беседы, действительно, исполнены жизни и весомо свидетельствуют о высокой силе Иосифа.»Шеймус Хини, лауреат Нобелевской премии по литературе (1995)
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
Эмма Смит, профессор Оксфордского университета, представляет Шекспира как провокационного и по-прежнему современного драматурга и объясняет, что делает его произведения актуальными по сей день. Каждая глава в книге посвящена отдельной пьесе и рассматривает ее в особом ключе. Самая почитаемая фигура английской классики предстает в новом, удивительно вдохновляющем свете. На русском языке публикуется впервые.
Нобелевская лекция лауреата 1998 года, португальского писателя Жозе Сарамаго.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.