Слова, упавшие в воду. Современная поэзия Гуанси - [21]

Да, в самом деле, там была она.

В мгновенье то мне стали вдруг понятны

все лягушачьи упованья.

Чего-то от меня ждала. Спасенья, может.

Но я в сомнениях отступил.

Наконец и вовсе ушел

Прочь от бурьяна густого.

А ветер продолжил метаться в саду,

ноготков лепестками всё гуще

осенние дни покрывая,

Истории их такой эпизод.

Оставил где-то в саду, в укромной траве.

В душе оставался страх, но я решил позабыть.

Лягушки не станет. Не станет змеи.

А после не станет меня.

Все мы перед смертью привыкли

Могилы скорой страшиться сильнее, чем боли.

Большой паук

Когда проник он? Через щель в окне

или из сумерек отверстых?

Когда на кухне я шкаф газовый открыл,

паук огромный оттуда

на вид ужасный выполз. Затем он тут же скрылся

За трубами водопровода.

Пусть отвратителен он видом и обличьем

И на людей наводит ужас

До того, что даже вспоминать противно.

Но не осталось и следов. Ни пыли или паутины.

Открыл я все шкафы и окна.

Но всё ж никак не удалось прогнать.

Отнюдь не всё в себе мы понимаем. Всё скрытое

таится в нашей жизни.

В тот самый миг, когда о нём забудем напрочь,

Оно нам вдруг напомнит о себе.

Се Ишань 谢夷珊 (род. 1970) Пер. М. В. Черевко

Реки, которая течёт на север, не обратить на юг [45]

В тот год, когда сын Неба из рода Чжу

велел на юг оборотить речные воды,

Река, идущая на север, начала мелеть.

Южан внезапно озарило, с мотыгами спустились к устью,

С предчувствием беды, когда они пустились в бегство,

открылся просчёт, —

по воспоминаниям, речные воды разлились,

при южном ветре обратились вспять.

Мужчины поспешали, едва набросив стёганые куртки,

и больше женщин отступали, всё обнимая свежие цветы,

Всё былое я взглядом охватил, в мгновение — шесть столетий.

В период Хунъу[46] стали рыть канал,

и корабли на мель вставали,

Река, текущая на север, не привыкла на юг стремиться,

тем более не может питать речных существ реки, на юг текущей.

В одеждах тёмных девушка в вечерний час погибла,

Тело, как у змеи, на берегу лежит нагая,

с застывшим взором, как у рыб, в лучах закатного светила.

И если в жизни мы ещё способны на чувства,

То девушку прославить я хочу, что ради той реки погибла,

и поныне её душа покоится на дне речном.

Приграничный город

Минуя приграничный городок, река разлилась

на простор широкий,

Уверен, поднялась вода в реке, и ночью рыбы

с креветками на самом дне сокрылись,

так что в лунном свете таинственно в воде сверкали

их голов чешуйки.

Едва ли завтра их смогу забыть.

А в мире не только у рыб-креветок будущее есть,

но также есть оно и у реки.

В далёком приграничном городке трудны и горьки одиноких мысли,

Кто б со мною оказался на тёплом пути?

У рыб-креветок из той реки пусть нет гражданства, но есть края родные.

Человек в соломенной шляпе в лучах закатного солнца

На реке Бэйлю между холмом зелёным и равниной

Увидишь ты тростник густой и стаю птиц речных.

Береговая галька, крабы-плавунцы, трепанги —

Застенчивая первая влюблённость летом,

всё то прекрасное, что дорого тебе.

Когда тростник совсем не шелохнётся,

Ты наконец услышишь птичьи голоса,

так никого не видя,

И таково их проявление чувств. Твоя душа

Тверда, как галька, — избрал ты удалиться

И дал обет всю жизнь скитаться бесприютно,

Но не сдержал — поклялся всё-таки в любви воде речной.

Я стал тем самым человеком в шляпе из соломы в лучах закатных.

Спустился к дамбе и мысли отпустил с речной водой.

Ветер, поднявшись, всколыхнул тростник,

и стая птиц с тоской по дому

скрылась в речной долине.

Мёртвые города [47]

Вечерний час, я прохожу вдоль коробов строений мрачных.

Двое нищих во дворе куриной ножки половину не могут поделить.

Невидимые глазу крылья высотных зданий ввысь

взмыли до коричных рощ у лунного дворца[48].

А у дороги рабочими забыта пара касок.

И посреди всего — одна высотка на восемьдесят семь

и пять градусов склонённая на запад.

День восхождения на высоту [49]

В день восхожденья к высоте вдруг дождь полил.

Но не было сомнений у меня, что надо подниматься.

Зонт захватив, пустился вновь к подножию гор.

Прекрасно знаю, их вершины населяют ушедшие из мира прежде.

Хризантемы под дождём, одежды тёмные волнуются.

Душу отпусти в полёт! — то после смерти

Восхождение в последний раз.

Крик птичий, подобен грому, лишь сильнее стал.

Теперь в могучий ветер в прекрасный день прозрений

до темноты домой вернуться должен я.

Вороны на закате

Лишь солнце закатилось, из-за гор на западе

с надрывным криком воронья стая взмыла.

В час этот с жизнью расставалась мать,

её слова невнятны были,

Звала по имени отца, меня.

С полей вернулся я, готовить ужин не было уж сил.

И в животе вороний крик — настолько пусто.

Мать нас звала, а после — на выдохе последнем:

«Не голодна».

И тут уже отец рыданьями зашёлся.

Ещё пронзительней с гор западных кричало вороньё.

Вспугнутых воробьёв на поле опустели гнёзда.

Уже взошла на небе полная луна, из белой стала жёлтой, после — алой.

На свете абсолютно равнодушно всё было к матери моей,

И лишь речные волны вдалеке в вечернем свете заиграли блеском.

Десятое число десятого вставного месяца [50] : пошёл красный дождь

Не стоит дознаваться, почему в долине клёнов

красный дождь пошёл,

Не стоит дознаваться, почему он цвета красного.

Под вечер многие заходят в кленовую долину,

а дождь идёт всё, туман втекает в павильон средь клёнов.