Слоны могут играть в футбол - [36]

За время, проведенное в больнице, он выспался, бессонница больше не мучила, но это работало только в больнице. Дома, где все стены и предметы были им наполнены, были почти им самим, старые состояния вернулись. Эту ночь он не сомкнул глаз, думал о том, как счастлив. И сейчас лег на диван, подтянул колени к животу, засопел. В закрытых глазах пронеслись облака, стемнело.

Со стороны он казался маленьким, стало даже интересно, как взрослый человек может занимать так мало места. Он внимательно наблюдал за тем, как свет падает на его тело, прислушивался к дыханию. Стало в который раз непонятно, как он может видеть себя со стороны, если сейчас лежит на диване.

Глава пятнадцатая, в которой герой живет настоящим

Белый и воздушный цветок, которым Лика появилась в жизни Дмитрия, оказался сначала нервным и колючим зверьком, а вскоре — вообще человеком. Они ходили по улицам, в кино, разговаривали. Она была еще очень юной, много боялась, всегда обо всем говорила и всегда — честно.

— Я для тебя не совсем ромашка?

— Что это за термины, объясни?

— Ну, я вот такая… Ты такой… Я не знаю, видишь ли ты меня, именно меня. Может, для тебя я просто цвету, радую… как ромашка…

— Ты что… Ты не ромашка, точно.

Ему очень хотелось, чтобы она им гордилась, и в один из дней привел к себе на работу. Ксюша чуть не упала, когда он, как бы невзначай, сказал по телефону: «В первой переговорной никого нет? Я с дочкой приеду, офис показать».

Ксюша общалась с Ликой, как с девочкой пяти лет, вздыхала, пыталась развлечь: «Вот тут в окошко можно посмотреть», «Вот, на креслице можно покрутиться». А когда вечером, в порядке исключения, он сел с Ксюшей в баре выпить пива, она обняла его и прослезилась:

— Дмитрий Александрович, можно я вас обниму?

— Ты уже обнимаешь, Ксюш!

— Она такая умненькая, воспитанная, просто прелесть, что за девочка!

— Спасибо…

— Как же я за вас рада! Вот ведь как в жизни бывает. Жили, жили, и…

«И изменения в мозгу» — вспомнились слова Лики про ее собаку, которую нужно было усыпить, чтобы насмерть не загрызла.

— …И счастье само нашло вас!

Депрессия у Веры не проходила, и Дмитрий сам предложил чаще встречаться втроем. Вера, конечно, была отдельным человеком, но все же немного частью Лики, такой же, как рука, характер, рюкзак, дорога к ее дому, дорога от дома. Это не делилось. И Вера входила в этот комплект.

Часто разговаривали втроем, он говорил, Лика говорила, Вера больше слушала, и он радовался, что у дочери такая хорошая подруга, что, когда он уезжает вечером домой, дочь под присмотром. В какой-то момент Вера попросила его о встрече, они увиделись в парке.

— Я завтра уеду, — сказала она, — ни к чему все это.

— Что ни к чему?

— Ничего ни к чему.

Отличный разговор.

— Не прошла депрессия?

Вера молчала. Видимо, не прошла. Дальше получилось еще содержательнее.

— А куда ты поедешь, Вер?

— На вокзал.

— Ок, смешно. Я имею в виду: потом.

— Откуда я знаю! — отрезала она.

— Я могу тебе чем-то помочь?

Сжала свой могучий кулак, задержала в воздухе и тихонько толкнула в плечо.

— Вы классный.

Он вопросительно смотрел на нее.

— Нормально все, — сказала через секунду, выдохнула и ушла. Больше он ее никогда не видел.

Чуть позже пришло сообщение: «Берегите Лику. И активнее давайте. Там все сложно. И еще у нее, вроде, температура. Купите еды. Она апельсины не ест, все остальное можно. P.S. За ней идет по пятам ее прошлое».

Температура? Больна? Он прервал деловую встречу в ресторане, попросил прощения:

— Дочка заболела!

Партнер понимающе кивнул: конечно, у всех дети, что же тут непонятного!

Дмитрий побежал в магазин, потом в аптеку. На все остальные детали из Вериного сообщения он не обратил внимания. Что «активнее»? Беречь? К чему все это? Непонятно. По каким пятам? Какое прошлое? Ей двадцать лет, от горшка два вершка. Ох, Вера, с виду взрослая, а ведет себя…

Но Лика, как оказалось, не болела. Просто сидела на полу, обрадовалась его приходу, прижалась. Он потрогал ей лоб, закрыл балкон.

— Давай уложу тебя.

Взял на руки. Лика обняла его за шею, чего раньше не делала. Они только трогательно обнимались при встрече и расставании. Он аккуратно высвободился, накрыл ее одеялом: понятно, что хочется отцовской ласки, но сейчас лучше полежать. Она взяла его за руку.

— Я тебе не мешаю?

— Ты что? В каком смысле?

— Ну, не знаю. Жить.

— Лик, ну что ты, как маленькая! Как ты мне можешь мешать?

— Каждый человек может мешать. Ты вот сейчас был бы где-то, где тебе нужно, мозг бы на меня не тратил. А так: приехал, возишься.

«Возишься». Что за слово… Он стоял посреди комнаты, и, вроде, нужно было разобрать сумку с едой, где не было апельсинов, а остальное было все витаминное и питательное. Но тут уже не до еды.

— Как ты мне можешь мешать? Ты же мне жизнь спасла.

Она сползла на пол, по-пластунски добралась до своего прежнего места, подтянула ноги к груди.

— Тебя мог любой бомж спасти. Ты бы ведь не ходил с ним в кино, не знакомил с друзьями… Я тебе не нравлюсь?

Бывают ситуации, когда есть что-то похуже, чем необходимость дать ответ, — необходимость дать ответ сразу. Но что он мог сказать? Врать Лике он не мог, а признаться в том, что придумал, что она его дочь, — не мог тем более. Это был бы конец всему. Получалось, он ей все равно врал все это время? Да, обманывал не ее, а других, с ней он просто был ласков и заботлив, но… Ответить сразу не получилось, и он захотел чем-то искупить свою ложь, даже если Лика о ней не знает.