Слива в цвету и дорожная пыль - [6]

— Ничего себе! — засмеялся в полутьме ангара Эд. — А ты-то сам? Поймал свою долю романтики?

— Не больше, чем ты, — попробовал отшутиться Ал.

— Я-то что? Я, — Эд сильно засмущался, — в общем, мы с Уинри условились пожениться еще перед тем, как я уехал. Поэтому я… не особо, в общем. И некогда было. А ты — свободный человек.

— Мне тоже было некогда, — коротко сказал Альфонс.

И не рассказал о стопке писем, которая лежала в можжевеловом ларце в его вещевом мешке. Ларец был довольно тяжел, но Ал не расстался бы с ним ни за что; пара самых драгоценных свитков лежала у него во внутреннем кармане пальто.

Наверное… да, наверное, Ал был свободным человеком. Она ничего ему не обещала, и он ей ничего не обещал. Осторожные заверения во взаимном расположении да пригорошня воспоминаний об общих приключениях, плюс ее давняя детская влюбленность и его по-дурацки подаренное кольцо, которому она не придала значения — вот и все. В последнем письме, дошедшем до него в прошлом месяце, а написанном три месяца назад, она писала: «Как одинокая взлохмаченная ветром сосна тянется к морю под крики чаек, так и я жду свидания с дорогим другом».

Но почему же она ни словом ни обмолвилась о свадьбе с Лином?.. Или это письмо еще не дошло?.. Но, насколько он успел узнать, Турнир Невест провели еще год назад…

Дорогой мой друг Альфонс!

От вас долго не было вестей, и я начинаю волноваться.

Мне известно, что почтовое сообщение между нашими точками контакта является скупым и неверным; я не знаю, когда и как ожидать очередную весточку. Но если возможно, пошлите хоть слово, хоть полслова, что с вами все в порядке!

Между тем, я буду молиться предкам, чтобы вы вернулись в добром здравии.

Вспоминаю письма, которые писала вам ранее, еще несколько месяцев назад; как же наивна я была!

Последние события заставляют меня усомниться, что есть справедливость на свете. Нет правды, мне чудится, нет совести, есть только слепая случайность, и любой может пасть ее жертвой, даже целые народы и государства…

Не хмурьтесь, мой дорогой, не бросайтесь вдогонку: у нас по-прежнему все благополучно. Просто ваша Мэй заново осознает, что значит быть принцессой и надеждой своего клана. Я начинаю видеть перед собой темный путь, которым мне совсем не хочется идти. И только вы, мой Альфонс, кажетесь мне светом на этом пути. То, что вы существуете и ищете правду для всех нас, дает мне силы…

<…>

Скажите же мне, что я пишу это письмо не в пустоту.

Ваша Мэй,

Февраль 1919 г.

Шифрованое сообщение: мятеж ордена цилиня. жертвы среди моего клана. лин настроен оптимистично. твое присутствие не требуется. напиши больше про алхимию льяса.

* * *

Эдвард и Альфонс, заговорившись за полночь, проснулись к обеду от надрывного звона.

Сквозь полусон Альфонс, лежавший на раскладной койке, наблюдал, как Эдвард выпрыгнул из самолета (он и спал в нем?) и поспешил к черному телефону, намертво привинченному к дальней стене ангара за баррикадой из канистр.

Вернулся он через пять минут и жизнерадостно сообщил:

— Это звонили из дворца. Последние инструкции. Мы должны прибыть ближе к вечеру, потому что в сумерках никто не заметит, как мы стартуем. Тут лету полчаса, должны успеть до полной темноты. Но лучше показаться в сумерках.

— Нас же не увидят, — хмуро произнес Ал, раздумывая, не поспать ли еще, хотя в ангаре становилось некомфортно жарко.

— Увидят, они обещали фейерверки.

— А летать тебе эти фейерверки не помешают?

— Их будут запускать за дворцом, над рекой, а площадь — перед дворцом. Проблем быть не должно.

— А как ты вообще сюда добрался, что никто этого не увидел? — уточнил Альфонс.

— На поезде. Запчасти самолета тоже поездом привезли, а потом фурами — сюда. Тут ближайшее селение за холмами, а рядом императорский парк, где года четыре назад какая-то ерунда творилась, — Альфонс почувствовал мимолетный укол вины, ибо эта «ерунда» была его рук делом. — Это вообще целиком мустанговский проект… ну почти. Налаживание международных связей, все такое.

— А что, Мустанг у нас теперь фюрер?

— Нет, ты что, не знаешь? Кстати, будешь завтракать? — Альфонс отрицательно покачал головой в ответ сразу на оба вопроса: он уже и забыл, как отвратительно бодр и свеж Эдвард бывает по утрам. — А, ну да, конечно, не знаешь… Короче, Грамман в апреле подал в отставку! Многие это восприняли как первоапрельскую шутку, но старик был смертельно серьезен. Преемника он себе не назначил, и многие ожидали, что уж теперь-то Армстронг и Мустанг развяжут гражданскую войну, но все получилось хитрее… Парламент-то у нас работает уже лет пять, и вот Грамман объявил, что он расширяет полномочия премьер-министра, который является главой парламента. А фюрер отныне будет просто главнокомандующим, ну плюс в его же ведении вся разведка, внутренняя и внешняя. Как раз накануне своей отставки указ подписал. Так что фюрер у нас теперь Армстронг, а Мустанг подал в отставку чуть ли не одновременно с Грамманом — вероятно, заранее знал. И тут же оказалось, что у него уже чуть ли не партия своя сколочена, и он сейчас ведет кампанию по следующим парламентским выборам. Народ дома растерян, для них это немного непривычно — что нужно самим голосовать и все такое. Появилась куча всяких мошенников, в парламент лезет масса идиотов, — Эдвард поморщился. — Но поскольку Мустанг до сих пор герой пятнадцатого мая, спасший первую леди и вскрывший правительственный заговор, и Радио Централа до сих пор его носит на руках за лучшие продажи в истории, он в общем и целом на коне.