Слезы Африки - [45]

– Теперь заключим соглашение с великим вождем Тенере, – сразу же ответил ей МиСок. – Он какой-то дальний кузен Но, и продаст своего родного папашу за шкуру леопарда.

Великий вождь Тенере встретил их, окруженный свитой, соответствующей его высокому титулу, хотя было очевидно, что браконьеры могли бы сравнять с землей в одно мгновение эту беззащитную деревню, но, тем не менее, как сам грек, так и Амин Идрис эс-Сенусси продемонстрировали удивительную услужливость и почтение по отношению к этому пугалу, разукрашенному перьями и цветными ожерельями, что словно сошел с гравюр об Африке столетней давности, но никак не походил на жителя Африки двадцатого века.

– Всегда был клоуном, – тихим голосом пробормотал МиСок пока Но договаривался со своим кузеном на сложнейшем диалекте заргуино под внимательными взглядами Ника Канакис и ливийца. – Клоун и свинья, но если пошлет своего человека на пост к военным в Воулоу, то те отымеют нас со всех сторон. На севере существует природный заповедник с большим запасом всякой дичи, и там бывает полно всяких вооруженных людей, не симпатизирующих браконьерам.

– Думаете, он согласится на сделку? – тоненьким голоском спросил Марио Грисси, кому, судя по всему, суровое лицо великого вождя Тенере, покрытое шрамами, внушало уважение.

– До сегодняшнего дня всегда соглашался, – ответил самым обыденным тоном МиСок. – Просто ему нравится, когда его упрашивают, от чего он думает, что очень важный, но, по сути, вопрос лишь согласования цены.

– А далеко еще до Чада?

– Достаточно, сынок, – суровым голосом отвечал тот. – К несчастью еще очень далеко.

Сидя в задней части второго грузовика, большинство детей с любопытством наблюдали за шутовской церемонией, происходящей в тени гигантской смоковницы, чьи ветви протянулись так далеко, что касались некоторых из хижин, расположенных вокруг широкой площади, заполненной почти до отказа мужчинами, женщинами и детьми, собравшимися поглазеть на приезжих, поскольку то было самым значимым событием в жизни деревни за целый год.

Мужчины сидели на корточках и молча курили длинные глиняные трубки, а женщины тем временем развлекались, выщипывая блох из волос детей, поглядывая одним глазом на своего лидера, а другой не сводили с драгоценностей, кучей наваленных в грузовиках.

Наконец, кичливый касике поднялся на ноги, и двинулся в сторону первого из грузовиков, двум из своих людей приказал разобрать груз, чтобы он мог понять, что же там сложено.

Либо он совершенно никуда не спешил, либо ему доставляло удовольствие ковыряться во всем этом, и то был великий момент его славы, потому что более получаса он тем и занимался, что все тщательно осматривал, а затем с напыщенным видом перешел ко второму грузовику, с которого МиСок вынужден был спустить всех детей.

Вся церемония повторилась с той же напыщенностью и тщательностью, но к великому к удивлению присутствующих, закончив осмотр, великий вождь Тенере ограничился тем, что поднял руку и указал на «Царицу Билкис», сидевшую на подножке грузовика.

– Её, – сказал он.

Воцарилось напряженная тишина – никто не знал как на это реагировать.

«Царица Билкис» была еще ребенок, и формы ее тела были далеки от форм взрослой женщины, и только совершенные черты ее лица, огромные зеленые глаза и кошачья грация, с которой она двигалась, позволяли предположить насколько красива она станет в будущем, которое продолжало оставаться весьма и весьма неопределенным.

Когда мужчина в возрасте пятидесяти лет, в чьем полном распоряжении было двадцать пять жен, положил глаз на эту девочку, отказавшись от всякого прочего богатства, то это говорило в пользу его вкуса по отношению к слабому полу, но и доводило до полного абсурда всякий дальнейший торг.

– Объясни этому кретину, что девочка не продается, – грек тут же потребовал от Но. – Меня можно обвинить в разных вещах, но я никому не позволю, чтобы про меня говорили, как про работорговца.

Заргуино, сильно нервничая, перевел, что сказал ему шеф, но его кузен, разукрашенный перьями, лишь ограничился тем, что улыбнулся, в первый раз, обнажив два маленьких брильянта, вживленных в его верхние клыки, и упрямо продолжал на своем языке:

– Не надо мне ее продавать. Он должен предложить ее в жены. Я не спешу.

Всем было очевидно, что этот болван, в самом деле, никуда не спешил, и он пошел к смоковнице с видом человека, завершившим торговлю, уверенный в том, что мужчины и женщины, рассевшиеся на корточках вокруг грузовиков, не позволят им продолжить путь, без того, чтобы не заплатили ту необычную цену, какую он потребовал.

Сеньорита Маргарет тут же приняла участие в совещании браконьеров, которые впервые, с того момента, как она познакомилась с ними, были совершенно растеряны.

– Полагаю, что ни у кого нет и малейшего сомнения в отношении претензий этого сукина сына, – заметила она тоном, совершенно незнакомым даже для нее самой. – Все это только через мой труп.

– Когда этот «сукин сын» что-нибудь вобьет себе в голову, то становится упрямее самого носорога, – уверенно ответил ей грек. – Но не беспокойтесь. В этом случае я не намерен позволить ему заполучить, что он надумал.