Слепые подсолнухи - [42]
Есть нечто такое, что я не знаю даже, как и назвать, нечто похожее на великодушную нежность, flebile nescio quid[45], то, что воспел поэт, что является даром, приношением прекрасных слез. Я видел их, падре, я видел их в глазах Элены, когда она рассталась с сыном у колледжа и пошла прочь. А я пошел за ней следом. Я шел за ней до самого дома на улице Торрихос. Я ворвался в ее мир, словно порыв ветра, словно нежданный удар кулаком по лицу, — ворвался, движимый нездоровым любопытством. Я все помню. Я начал свое преследование вовсе не из желания шпионить за ней, нет, скорее из неотступной потребности восхищаться ею. Даже сегодня, когда неумолимые факты extinxerunt impetum ignis[46], когда погас огонь страсти, я все еще вздрагиваю, застигнутый врасплох воспоминаниями о ее походке, ритме ее шагов.
Она вошла в здание величественного вида, у меня было достаточно времени, чтобы увидеть, как лифт поднял ее на пятый этаж. Там располагались ателье и небольшой магазин по пошиву и продаже женского нижнего белья и всевозможных интимных предметов женского туалета. Без сомнения, белье шьют самые что ни на есть сладострастные и распутные женщины, составляющие немалую часть нашего — увы! — погрязшего в грехе и разврате общества. Элена подрабатывала в этом ателье на сдельщине. Должен признать, я испытывал праведное негодование, ярость и гнев при мысли, что эти руки, явившиеся в наш мир, чтобы ласкать детей и близких, заняты ничтожными пустяками. Не могу объяснить, какими доводами рассудка я руководствовался, когда, стоя в окружении омерзительно пошлых манекенов, нагло призывавших носить именно сии вещи, схватил ее руки, истово сжал их, а потом с нежностью прижал к своему лицу. И пока ее руки ласково касались моего лица, горячо шептал ей, что Господь создал нас для иных, высоких предназначений. Она своих рук не отвела. Я подумал, что она меня понимает, разделяет мои мысли. Ее руки покорно, почти безвольно, едва касались моего лица. Я почувствовал легкое движение ее рук, словно она касается моей кожи. И этим своим единственным движением в один миг разрушила, казалось бы незыблемое, основание моего пасторского предназначения, привела в полное замешательство мои представления о бескорыстном диаконском служении.
Я заглянул в ее глаза. Элена, посреди замерших в неподвижности портних, которые, без всякого сомнения, в глубочайшем почтении, благоговейно взирали на мою сутану, молча зарыдала. В чем она раскаивалась, о чем сожалела, падре? О своем предназначении, о своих искусных руках, отданных в постыдное рабство варварским затеям? О, тогда я был уверен, что она потрясена до глубины души моим жарким пасторским напором! Теперь-mo я знаю, падре, что слезы в ее прекрасных глазах появились вовсе не оттого. О горе мне! Пришлось убить человека, чтобы я наконец все понял.
Я пролепетал извинения, пробормотал какие-то глупости, объясняя причины, по которым я оказался в этом ателье. В колледж возвращался удовлетворенный, счастливый от мысли, что признался Элене: я был полон сил и решимости всемерно защищать ее. Если же она ничего не поймет, значит она глупа, словно статуя, отказывающаяся от пьедестала.
— Ты маму очень любишь?
Лоренсо молча кивнул. Брат Сальвадор ласково погладил мальчишку в знак одобрения по голове. По крайней мере сотня малышей носилась во дворике, словно пчелиный рой, который шумел, гудел и хаотично перемещался из угла в угол. Хаос — единственное, что у деток получалось хорошо. Было очень тесно, группы детей постоянно дробились и перемешивались между собой по ходу игры. Хотя при этом все отлично знали, с кем и против кого играют.
— А твой папа, он вам не пишет?
Рикардо отрицательно покачал головой.
— Почему?
— Потому что он умер.
Брат Сальвадор ласково гладил мальчика по затылку, не забывая вещать о воле Господа, о непостижимости Божьего промысла, о твердости и целостности Святых Отцов и о многом другом, что было недоступно пониманию Лоренсо.
— А у мамы нет никого, кто бы ей помогал?
— Иногда приходит сеньора Эулалия. Но сейчас она в тюрьме.
— За что ее посадили?
— Незаконная торговля хлебом.
Наконец-то он смог хотя бы раз сказать правду! Эулалия была женщиной весьма плотной, высокой и крупной. В свои шестьдесят с чем-то лет выглядела она неважно. Плотная сеть глубоких морщин испещряла все ее лицо, придавая взгляду голубых глаз некий блеск и сияние раскаленных угольков, а улыбка придавала сходство с античными камеями.
Постоянных доходов не имела, на жизнь зарабатывала помощью по дому, отчего работала не каждый день, а от случая к случаю.
Когда чувство голода немыслимо зашкаливало, она выпрашивала у Элены буханку белого хлеба и отправлялась торговать на рынке Абастос, что располагался на улице Эрмосилья.
Элена знала Эулалию с детских лет, та работала еще в доме ее родителей. Она давала ей буханку и обещала навещать ее в женской тюрьме Лас-Вентас.
В длинной средневековой юбке белокурая Эулалия стражам порядка была хорошо заметна еще издали, так что спустя немного времени оказывалась задержанной. Обычно ее отправляли в тюрьму суток на десять-пятнадцать, в зависимости от того, насколько нагло и вызывающе Эулалия вела себя в присутствии комиссара. Получив очередной срок, она гарантированно обретала счастье двухразового горячего питания в течение почти двух недель.
Эван Хансен обычный школьник. Он боится людей и страдает социальным тревожным расстройством. Чтобы справиться с болезнью, он сам себе пишет письма. Однажды одно из таких писем попадает в руки Конора, популярного парня из соседнего класса. Вскоре после этого Конор умирает, а его родители обнаруживают клочок бумаги с обращением «Дорогой Эван Хансен». С этого момента жизнь Эвана кардинальным образом меняется: из невидимки он превращается в лучшего друга покойного и объект горячих обсуждений. Вот только есть одна проблема: они никогда не дружили.
В настоящее время английский писатель Роальд Даль является хорошо известным для русскоязычных читателей. Его много переводят и издают. Но ещё относительно недавно было иначе… В первой половине 90-х, во время одного из моих визитов в Германию, мой тамошний друг и коллега рассказал мне про своего любимого в детстве писателя — Роальда Даля, и был немало удивлён, что я даже имени его не знаю. На следующий день он принёс мне книгу на английском и все мои вечера с этого момента заполнились новым писателем.
Быт и нравы Среднего Урала в эпоху развитого социализма. Занимательные и поучительные истории из жизни послевоенного поколения. Семья и школа. Человек и закон. Тюрьма и воля. Спорт и характер. Становление героя. Содержит нецензурную брань единичными вкраплениями, за что и получила возрастное ограничение, но из песни слов не выкинешь. Содержит нецензурную брань.
Донбасский шахтерский город, жители которого потомственно занимаются угледобычей, оказывается на линии противоборства двух враждующих сторон. Несколько совершенно разных людей: два брата-шахтера, чиновник Министерства энергетики и угольной промышленности, пробившийся в верхи из горных инженеров, «идейный» боец украинского добровольческого батальона, полковник ВСУ и бывший российский офицер — вольно или невольно становятся защитниками и разрушителями города. Книга содержит нецензурную брань.
Поппи получает в наследство от бабушки цветочный магазинчик в маленьком портовом городе. И это звучит прекрасно, вот только она ненавидит цветы, романтику и сантименты. К тому же все считают ее безответственной, никто не верит в то, что она справится с таким подарком. Поппи сгоряча хочет продать магазин, но, когда приезжает в город уладить дела, ее решимость тает. Магазинчик окутан тайнами, местные жители поговаривают, что букеты, которые они там покупают, творят чудеса и исполняют желания. Поппи сначала не верит в такую ерунду, но потом в ее жизни начинают происходить необъяснимые и совершенно удивительные вещи.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Вот уже тридцать лет Элис Манро называют лучшим в мире автором коротких рассказов, но к российскому читателю ее книги приходят только теперь, после того, как писательница получила Нобелевскую премию по литературе. Критика постоянно сравнивает Манро с Чеховым, и это сравнение не лишено оснований: подобно русскому писателю, она умеет рассказать историю так, что читатели, даже принадлежащие к совсем другой культуре, узнают в героях самих себя. В своем новейшем сборнике «Дороже самой жизни» Манро опять вдыхает в героев настоящую жизнь со всеми ее изъянами и нюансами.
Впервые на русском языке его поздний роман «Сентябрьские розы», который ни в чем не уступает полюбившимся русскому читателю книгам Моруа «Письма к незнакомке» и «Превратности судьбы». Автор вновь исследует тончайшие проявления человеческих страстей. Герой романа – знаменитый писатель Гийом Фонтен, чьими книгами зачитывается Франция. В его жизни, прекрасно отлаженной заботливой женой, все идет своим чередом. Ему недостает лишь чуда – чуда любви, благодаря которой осень жизни вновь становится весной.
Трумен Капоте, автор таких бестселлеров, как «Завтрак у Тиффани» (повесть, прославленная в 1961 году экранизацией с Одри Хепберн в главной роли), «Голоса травы», «Другие голоса, другие комнаты», «Призраки в солнечном свете» и прочих, входит в число крупнейших американских прозаиков XX века. Самым значительным произведением Капоте многие считают роман «Хладнокровное убийство», основанный на истории реального преступления и раскрывающий природу насилия как сложного социального и психологического феномена.
Роман «Школа для дураков» – одно из самых значительных явлений русской литературы конца ХХ века. По определению самого автора, это книга «об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности… который не может примириться с окружающей действительностью» и который, приобщаясь к миру взрослых, открывает присутствие в мире любви и смерти. По-прежнему остаются актуальными слова первого издателя романа Карла Проффера: «Ничего подобного нет ни в современной русской литературе, ни в русской литературе вообще».