Следы Атомных богов - [43]

– За буханку хлеба.

– Половину.

– За полбуханки хлеба – половину руки, равноценный обмен!

– Это было сделано для его же блага. Впредь, я уверен в этом, отрок перестанет промышлять недостойным звания мужа воровством, встанет на путь добродетели и будет благодарен нам за науку.

– Возможно. А если он просто хотел есть или добывал еду для близких?

– Преступление, из каких бы благих побуждений ни совершалось, всегда остается преступлением. Кому, как не инспектору, должно знать подобные вещи. Разве отобравший жизнь по неосмотрительности либо в состоянии некоторого помешательства рассудка от этого перестает быть убийцей? И разве ты станешь с меньшим рвением искать его? Сначала парень украл хлеб, а завтра выйдет с топором на большую дорогу. Нет, сие было сделано для его же блага и блага окружающих! И нам, смею тебя заверить, наказание доставило много больше неудовольствия, нежели экзекуемому.

– Не сомневаюсь.

Инспектор с надеждой посмотрел вдоль дороги – шпили и башни Терружена, за голубой дымкой Божьей Пелены, приближались, но медленно, слишком медленно.

– Кстати, ты обдумал мое предложение? – Верный себе брат Силантьев и не думал оставлять инспектора в покое.

– Какое? – Признаться, Владимиров не сразу понял, о чем он.

– Ну как же, я же говорил, брат Евдокий на прошлой неделе оставил нас, павши жертвой недоброжелателей…

– Ты говорил, он перепил и обожрался в харчевне. Причем ранее такое уже случалось, просто в этот раз организм не выдержал.

– Что не отменяет козней врагов. Но память о нем будет жить вечно в наших сердцах, к тому же мы отомстили – сожгли харчевню. Как бы то ни было, в отряде образовалось место. Пообщавшись с тобой, мы с братьями решили, что имеем в попутчиках мужа достойного, со множеством добродетелей, не желаешь ли ты…

– Присоединиться к вам, – вспомнил Владимиров, который, признаться, посчитал предложение шуткой. – Нет, спасибо.

– Почему? – искренне удивился Силантьев.

– Ну… э-э-э… – Владимиров не думал, что придется аргументировать. Он лихорадочно принялся вспоминать, что знал о братстве. Кажется, при вступлении в него воины давали клятву безбрачия. – У вас с женщинами нельзя, а я любитель, ну, того… этого. – Лучшего аргумента не удалось найти.

– Женщина – сосуд греха, – серьезно кивнул брат Силантьев, – и дотрагиваться до них есть осквернять себя и высокое звание мужа. Мы понимаем, плотские желания – неотъемлемая часть естества, поэтому любой из братьев с радостью поможет тебе в их удовлетворении.

– В каком смысле?

– Ну, как же, дотрагиваться до иного мужчины, а также сожительствовать с ним есть проявление чистоты, именно поэтому мы и именуемся Братством Истинной Любви. Ибо только любовь между мужчиной и мужчиной, любовь равных, есть проявление естественного порядка вещей.

Владимиров чуть не подавился, причем собственным языком. Проклятье, отчего же этот Терружен так медленно приближается!

Если Варосс можно было назвать городом храмов, то Терружен по праву считался городом факторий. Различные купеческие и прочие торговые гильдии – от Мшанских до Королевства Рог – имели в Терружене свои представительства. Несмотря на близкое расположение Варосса и Терружена, последний не относился к герцогству. Заправлял городом и окрестностями так называемый Совет Тринадцати. Причем двумя годами ранее правителей было двенадцать, а за век до этого вообще два. С такими темпами в будущем количество руководства рисковало сравняться с населением города.

– Доблестные воины, не защитите ли нашу деревню от проклятых лат! Житья от них нет!

Еще раньше Владимиров заметил у ворот в город группу крестьян, одетых небогато, но видно, что в лучшее, как наряжаются провинциалы, собираясь в столицу. Крестьяне подходили к воинам и что-то говорили. После получения отрицательного ответа двигались дальше. Сейчас, видимо, подошла очередь братьев чистой любви.

– Что за латы? – Силантьев прекратил описывать Владимирову прелести членства в Братстве, чему тот был несказанно рад.

– Так это, латы висят у нас в центре деревни, в аккурат на лобном месте. Висят и стонут. Ох и стонут, житья от них нет. А в ночь на равноденствие так особливо…

Пользуясь занятостью брата Силантьева, Владимиров слез с саней. Проклятые ноги от длительного бездействия мало того что затекли, так еще и замерзли. Эх, надо было в дорогу унты взять! В Вароссе остались отличные унты – подарок Марты на сороковой день рождения. И надевал-то всего пару раз – в стенах города человек в меховой обувке выглядел, мягко говоря, нелепо.

Обогнув очередь желающих попасть в город, Владимиров подошел к одному из стражников. Утомленный праведными трудами, тот привалился к каменной будке, в которой охрана спасалась от ветра. По плащу, подбитому мехом, и недовольному выражению лица инспектор легко идентифицировал начальство. И унты на парне были недешевые, из меха морской выдры.

Значок инспектора здесь не действовал, поэтому Владимиров вытянул кругляшок токена.

– С вами можно поговорить? – вложил он медяк в ладонь терруженца.

– Один, – ответил тот, не меняя выражения лица.

– Что «один»? – опешил инспектор.

– Один серебряный за проход без очереди. – Страж подумал и уточнил: – За одного.