Глаза бога закрывала повязка. Ее истрепанный край струился по щекам, огибал большой нос с горбинкой, чтобы исчезнуть в сером бетоне здания, вместе с остальной частью головы. Соседний барельеф изображал то же лицо, но каменная повязка уже скрывала рот.
Инспектор Всеволод Орсон Владимиров задрал голову, силясь рассмотреть название культа или как минимум имя божества. Нет, над серыми лицами, на этот раз вдавленный в стену, вился девиз. Угловатые эльфийские руны. Владимиров был не очень силен в языке остроухих. «Во имя» и «клоака» – вот и все, что удалось прочесть. Интересно, что же между…
Инспектор опустил взгляд. Труп лежал между двумя каменными ликами божка, один из которых ничего не видел, второй видел, но не скажет. По логике, недоставало третьего, с закрытыми ушами, но уши здешнего бога, как и иные части тела, скрывались в сером бетоне стены.
Подошел Ульрике – младший инспектор.
– Ну? – Владимиров огляделся в поисках места, где можно было бы присесть. Проклятый вес, Марта – его последняя жена, всю плешь проела, требуя, чтобы он начал худеть, собственно, поэтому и развелись… или нет. Теперь, по прошествии полутора лет, Владимиров почти готов был признать, что Марта была не так неправа. Во всяком случае, проклятая одышка в последнее время досаждала все чаще. И потеешь, как молокосос на первом свидании.
– Вон. – Ульрике указал на каменную скамью у входа в храм.
Владимиров внимательно взглянул на подчиненного – не насмехается ли? Нет, глаза Ульрике, как всегда, были серьезны, взгляд сосредоточен. Ничего, мальчик, поживешь с мое, тоже будешь искать лавочки.
В последнее время Владимиров все чаще замечал за собой привычку поворчать, свойственную пожилым людям. С этим надо что-то делать, ему нет и пятидесяти – рановато записываться в старики.
Опустившись на скамью, Владимиров испытал почти божественное наслаждение. А ведь идти от участка всего ничего. Нет, права была Марта, с его весом надо что-то решать. Может, зарядку какую или есть меньше?
– Пока докладывать, собственно, нечего. – Ульрике не стал присаживаться – эх, молодость, молодость, когда-то и он… – Никто ничего не видел, как всегда. А если видел… – младший инспектор взглянул на изображение богов, – не скажет.
Владимиров покивал – как всегда.
Убитым был мужчина, на вид около тридцати, крепкий, длинные, как у женщины, красивые волосы разметались по мостовой, подобно нимбу обрамляя обращенное к небу лицо. Голубые глаза затуманены пеленой смерти. На остальное лучше не смотреть, то, что у человека внутри, в отличие от выставленного напоказ, редко бывает приятным.
– А эти? – Небрежно махнув рукой, Владимиров указал на храм.
– Половина служителей культа ослеплена, вторая – вырвала себе языки, так что… – Ульрике пожал плечами.
М-да, на что только люди не идут ради… а, собственно, ради чего? Вон и у Ульрике блестит на лацкане шестиконечный значок какого-то культа. В молодости и он – Владимиров – баловался всеми этими собраниями, службами, ритуалами, но так и не отыскал религию по душе. Если не найдет и если верить почти всем религиям, эта самая душа после смерти отправится в ад. Причем у каждого культа – свой. Интересно, ад для него будет общий или душа начнет страдать попеременно, скажем, по месяцу в каждом… или по году.
– Там из гильдии пришли, хотят забрать тело… если можно, – не слишком уверенно закончил Ульрике.
– Откуда они узнали?
– Так это, у портных везде свои уши.
Все верно – сорочки и костюмы, панталоны и плащи, скидки к праздникам и дню рождения – у гильдии портных везде свои уши – одеваться нужно всем, а некоторым еще и красиво, и модно. Поговаривают, эти уши тянутся даже во дворец герцога… и надо же такому случиться, чтобы убитый оказался мало того что из этой самой гильдии, так еще и не последним в ней человеком. М-да, теперь с него, с Ульрике, с комиссара Кареллы не слезут, пока они не отыщут убийцу или кого-то достаточно похожего на него. Хотя, видит бог, хоть этот слепонемой, хоть любой другой из культов Варосса, хоть сами Атомные, он, они и так делают все возможное.
Убитый портной был десятым, во всяком случае из тех, что знал Владимиров. В различных концах города, мужчины, женщины, примерно одного возраста – первое, что объединяет, ну и еще способ убийства – перерезанное горло и развороченные внутренности. Деньги, часы и иные ценности на месте, во всяком случае тогда, когда полиция успевала появиться раньше местных нищих. И все, пока все.
Первой убитой была Энн Николз – проститутка, работавшая на стыке кварталов красильщиков и стеклодувов, обнаружена там же, в одной из подворотен. Потом были Элизабет Страйд, Кетрин Эддоус – обе прачки, Валерий Лоси – учитель-гувернер у детей лорда Никитенко. Томас Крим – карманник, Жордж Ю-чу – стряпчий, Вениамин Бейли Левицкий – посыльный, брат Тук – младший служка ордена Зуктов – настоящего имени так и не удалось выяснить, Мансуре Сейф – актриса варьете. И вот теперь – член гильдии портных. Стилизованное изображение катушки ниток с воткнутой в нее иглой блестело на лацкане сюртука. Однобортного, но с двумя рядами пуговиц и отворотами – по последней моде, из дорогого сукна – по моде неизменной.
