Следователь прокуратуры: повести - [3]

— Разрешите воды, — хрипло сказал Ватунский и залпом выпил стакан, протянутый Петельниковым.

Рябинин сел за стол и не знал, что сказать и что сделать. Срочной необходимости в допросе не было — не убийство. Ватунский смотрел в кафельный квадратик стены, и, видимо, ему было всё равно, сидит перед ним следователь или министр.

— Что ж, — сказал Рябинин, закрывая портфель, — мы с вами завтра поговорим. Понимаю ваше состояние…

Ватунский молчал, не отрывая взгляда от плиточки. Давно замечено, что чем сильней человек, тем сильнее его горе.

— Мы вам полностью сочувствуем, — промямлил Рябинин.

— Ну, Сергей Георгиевич, я в машину, — сказал Петельников и направился в переднюю.

Щёлкнул замок — все ушли, кроме участкового инспектора, который был где-то там, в большой комнате.

— Сейчас придут с комбината. Вы уж мужайтесь, — поднялся следователь. — Жаль такую женщину…

— Мне не жаль её, — вдруг сказал Ватунский хриплым голосом.

— Как… не жаль? — опешил Рябинин.

— Так, — буркнул Ватунский и замолчал.

— Тогда, может быть, расскажете, как она упала? — насторожился Рябинин.

— Она не упала.

— Не упала? А что?

Ватунский посмотрел следователю в глаза, выпрямился и чётко сказал:

— Я убил её.

Рябинин тяжело сел и механически расстегнул портфель. Он не поверил, — видимо, Максим Васильевич выражался иносказательно.

— Да, убил, — повторил Ватунский, — и могу сейчас рассказать. Что вас интересует?

Крупными ладонями он потёр лицо, будто умылся без воды, и перед Рябининым оказался главный инженер Ватунский — собранный, сурово-внимательный. Только в глазах, в самой глубине, притихла тоска, такая тоска, на которую не хватило бы никакой воли.

Рябинин достал бланк протокола допроса и решил тут же допросить подозреваемого, потому что первое объяснение, будь оно правдивое или ложное, всё-таки самое непосредственное.

Но так ещё интуиция его не подводила.

— Слушаю вас.

— Мне и говорить нечего. Утром всё было в порядке, а потом мы поссорились. Я вспылил… Сам не знаю как, первый раз в жизни ударил женщину. Она упала, ударилась головой об угол. Вот и всё. А про стул я по телефону соврал.

Рябинин молчал, — таких коротких показаний ему записывать ещё не приходилось.

— Из-за чего поссорились?

Ватунский на секунду отвёл взгляд от кафеля, глянул в лицо следователя и твёрдо ответил, словно ждал этого вопроса и был к нему готов:

— Неважно, чисто семейная ссора.

— Всё-таки хотелось бы услышать.

— Это касается интимных отношений. Она меня оскорбила. Я не удержался. Но убить не хотел.

— Максим Васильевич, но всему городу известно, что вы с ней прекрасно жили.

— Городу видней, — коротко ответил он, чуть слышно прерывисто вздохнул и окончательно уставился на кафель, позабыв про следователя.

Говорить с ним сейчас было бесполезно. Люди действовали на него, как яркий свет на тяжелобольного. Перед Рябининым совершалось таинство смерти и рождения, которое не требовало врачей. Умирал главный инженер Ватунский, тот Ватунский, у которого до сих пор каждое новое качественное состояние было связано только с движением вперёд. Рождался убийца Ватунский. Потребуется время, пока он осознает своё новое состояние и захочет говорить, если только вообще захочет.

— Хорошо, — сказал Рябинин, — о причине ссоры поговорим после. Скажите, как вы её ударили — на лице нет следов?

— Вот так… Основанием ладони, в подбородок, снизу.

— Сильно? — И Рябинин подумал, что сейчас Ватунский заявит, что не сильно, а слегка. Сколько он ни вёл неосторожных убийств, все обвиняемые говорили так.

— Сильно, — подумав, ответил Ватунский. — Я же боксёр.

— Мне придётся вас обыскать.

Ватунский вздрогнул, как от пощёчины.

— Можете сами показать карманы, — мягко добавил следователь и не стал приглашать понятых.

Содержание карманов оказалось обычным: бумажник, две записные книжки, три авторучки, разная мелочь… У заурядного убийцы Рябинин изъял бы записные книжки, но здесь не решился. Между бумажником и паспортом придавился жёваный клочок бумаги, который показался ему каким-то лишним, как потрёпанный детектив среди томов классики. На клочке был нацарапан номер телефона. Рябинин на всякий случай его изъял, потому что всякое аномальное явление настораживает, каким бы ни было оно ничтожным. В конце концов, преступление — это тоже аномальное явление, которое ещё раньше обрастает мелкими аномалиями, как загнивающее дерево ядовитыми грибами.

Рябинин составил короткие протоколы и послал участкового за ушедшими в машину понятыми и опергруппой.

Ворчание Тронниковой послышалось уже с лестницы.

— Ну что, забыли что-нибудь записать? — иронически спросила она из-за петельниковской спины.

— Клара Борисовна, здесь убийство.

Петельников присвистнул и, как гончая за зайцем, бросился на кухню. Рябинин на ходу схватил его за рукав:

— Вадим, не очень-то приставай. Он сам признался, и, вообще, человек…

— А чего не хватает? — Петельников взметнул брови.

— Мотив непонятен, но сейчас он вряд ли заговорит.

Тронникова моментально перестала ворчать и надела свои перчатки. Понятые опять притихли в углу.

— Клара Борисовна, осмотрите ещё раз лицо, — попросил Рябинин и теперь сам склонился над телом.