След торпеды - [60]

Долго сидел задумавшись Аким. Послушал хозяйку, и как-то полегчало на душе, горе свое тяжкое притупилось, хотя и знал он, что до конца жизни остался один.

— Спасибо тебе, Марья Федоровна, и от себя, и от имени тех ребят, которых спасали вы на войне, — сказал Аким. — Вот, — он вырвал листок из тетрадки, — мой адрес, дай знать, если Оля появится.

12

Так и не узнал Аким, куда уехала Оля. Сначала жалел об этом — там, на Севере, а когда вернулся домой, пожил день-другой и рассудил иначе: зачем искать Олю, тревожить ее, ведь нет Петра, и она, должно быть, тяжело перенесла его гибель. Не кривила же душой Марья Федоровна, когда рассказывала, что Оля ходила как с креста снятая.

— А может, какие вещи ей оставил Петр? — спросила у него Марфа.

Аким нахмурился:

— Грех, Марфа… Может, и оставил, так что? Любил он ее, Ольгу. Марья Федоровна мне сказывала, ну, хозяйка квартиры, где она жила, да и капитан не станет врать. На море, Марфа, врать никак нельзя, все должно быть чисто, как вода в роднике.

Марфа хихикнула и не то с упреком, не то со злостью сказала:

— Твой сынок тоже тельняшку носил. Да? А как он с моей Зоей поступил? Обещал жениться, а она, дура, доверилась ему. В самую последнюю ночь доверилась. А он уехал и забыл ее. Теперь вот ты говоришь, что у него там была Оля. Выходит, у Петьки твоего на душе грязно было…

— Не смей так! — багровея, выкрикнул Аким. — Разве у Зои своего рассудка не было? Я тебе так скажу: любовь, она не сразу приходит. Живет человек, думает о чем-то своем, а любовь вдруг пришла к нему, и стал жить человек по-другому… У Зои уже дите есть, а ты все Петьку ругаешь. — Аким с ворчливой откровенностью добавил: — Значит, не любил Петька твою дочь. Зоя девушка симпатичная, но, видно, не очень душевная, а мой сын любил ласку. Я его, бывало, попрекал, говорю, зачем тебе Зоя, если не любишь ее. А он смеялся: «Прилипла ко мне, как смола». Поняла?

Марфа махнула рукой:

— Ладно, не будем Петьку вспоминать. Покойники молчат, и мы помолчим. Скажу тебе о своем зяте. Он неплохой человек, правда, огорчился, когда Зоя родила ему дочь. А теперь привык, души в ней не чает…

Слушая соседку, Аким размышлял: «Покойники молчат… Да, Марфа, молчат. Но меня судьба побила на старости лет. Один я остался, как дубочек в поле. А что тебе, Марфа? Дети рядом, внучка есть, зять. Чего тебе-то плакаться? А я — один! Ты, может, спокойно спишь по ночам, а я не сплю. Лежу в темноте, и всякие мысли меня одолевают. Будто сын рядом и я слышу его голос… А это мираж. Нет Петьки, затонул вместе с катером, вот как в войну тонули мои сослуживцы. Ты этого не видела, Марфа. Это страшно. Идет корабль. Ночь. Темнота все окутала. И вдруг — взрыв… А ты про Зою свою тут кукарекаешь. Зоя, конечно, красивая, но что для меня ее красота? Тебе она дорога, ее красота, а мне — пустой звук. Прости, Марфа, но — пустой звук…»

Соседка поведала Акиму и о том, что скоро молодые поедут на морской курорт, а она с внучкой остается и, если он не возражает, будет с ней приходить.

— Тебе небось одному скучно, вот мы и придем, а? — Марфа заглянула в глаза Акиму и вдруг отшатнулась от него — он плакал. — Акимушка, да что с тобой, милый? — Марфа вскочила со стула, схватила на столике пузырек с нашатырным спиртом и тут же поднесла его к носу Акима. Тот смахнул ладонью слезы, сказал задумчиво:

— Так я, Марфа… Настя завещала мне поберечь сына, а я не уберег. Слышь, Марфа, а что, если снова мне поехать на море да найти Ольгу?

— Сама бы к тебе она приехала, да, видно, кроме поцелуев меж ними ничего не было.

— А если было?

— Тогда она сама найдет тебя…

Время шло, но Ольга к Акиму так и не приехала. Где она теперь? Куда унесла ее судьба? Временами, как вспомнит Аким сына, по его телу пробегает холодная дрожь. Сядет он во дворе под вербой, глядит на далекое синее небо, а дрожь все равно не проходит, холодит душу.

— Отчего так, Марфа? — спросил он как-то соседку.

— А потому, видно, что не научил ты сына уму-разуму, вот и бродит в тебе совесть, — пояснила Марфа. — Я вот замечаю, худеешь ты, Аким, на лице желтизна появилась, и стал ты какой-то пугливый, будто мучает тебя что-то. Может, пойдешь со мной в церкву да свечку за здравие свое поставишь?

— Ты, Марфа, меня в свою веру не обратишь, и не старайся, — грубо возразил Аким. — Хоть и прожила ты немало на свете, а своего главного дела так и не поняла.

— Это какое такое дело? — Марфа ехидно усмехнулась. — Детей я родила, мужу верна… Хотя без греха на свете людей не бывает, но я не грешная. Вот клянусь тебе, — и Марфа несколько раз торопливо перекрестилась.

— А ты сама рассуди, грех это или еще что, — заметил Аким. — Главное-то не детей родить. Ты дай толк своему ребенку, научи его землю любить. А ты научила этому Зою? Нет, не научила…

— Ты, Аким, не тихоня, — сквозь зубы процедила Марфа. — За что попрекаешь? Небось обидно, что я Петьку попрекнула?

— Стыдись, Марфа, — уколол соседку жестким взглядом Аким. — Сорок годов рядом живем. Чего нам спорить, а? Петька мой покойник, а о них, сама ведь сказала, плохо не говорят. Я вот на войне как бы весь изнутри обгорел…