След памяти - [10]

Лейтенант Хардман, старший пилот вертолета (теперь вертолет управлялся помощником Хардмана сержантом Дейли), был вторым по старшинству офицером в отряде и до последних трех месяцев — заместителем Риггса, исполняя его обязанности в отсутствие полковника. Дородный, умный, но, пожалуй, излишне флегматичный человек тридцати лет, он держался в стороне от остальных членов экипажа. Будучи натуралистом-любителем, он делал собственное описание изменяющейся фауны и флоры и разрабатывал собственную классификацию изменений. В один из редких моментов добродушного настроения он показал свои записки Керансу, но потом забрал их назад, когда Керанс тактично заметил, что классификация ошибочна.

Первые два года Хардман служил прекрасным буфером между Риггсом и Керансом. Остальная часть экипажа охотно подчинялась указаниям лейтенанта, и это, с точки зрения Керанса, являлось большим преимуществом, так как более нетерпимый второй по старшинству человек в отряде мог бы сделать жизнь невыносимой. С легкой руки Хардмана, в отряде установились свободные взаимоотношения, при которых новоприбывший через пять минут становился полноправным членом экипажа, и никого не волновало, где он был два дня или два года назад. Когда Хардман организовывал баскетбольный матч или регату по лагуне, никто не впадал в неистовость, поскольку желание каждого принять участие встречалось с пониманием и сочувствием и по возможности учитывалось.

Недавно, однако, в характере Хардмана начали преобладать иные элементы. Два месяца назад он пожаловался Керансу на постоянную бессонницу. Часто из окон Беатрисы Далл Керанс далеко за полночь видел в лунном свете лейтенанта, стоявшего у вертолета на крыше базы и глядевшего на безмолвную лагуну. Затем Хардман, сославшись на малярию, отказался от ежедневных полетов. Запершись на неделю в каюте, он погрузился в странную жизнь, перечитывая свои старые записи или пересчитывая пальцы, как слепой, читающий азбуку Брайля, или перебирая сосуды с чучелами бабочек и гигантских насекомых.

Заболевание распознавалось нетрудно, Керанс узнал симптомы, которые наблюдал у себя самого: «ускоренное вступление в зону перехода», — и оставил лейтенанта одного, попросив Бодкина периодически навещать его.

Любопытно, однако, что доктор отнесся к болезни Хардмана гораздо серьезнее.

Распахнув дверь, Керанс вошел в застекленную палату и остановился в углу у вентилятора, так как Бодкин сделал предостерегающий знак рукой. Жалюзи на окнах были спущены, и, к удивлению Керанса, кондиционер выключен. Воздух, вырывающийся сквозь лопасти вентилятора, был ненамного прохладнее, чем снаружи, — кондиционер никогда не позволял температуре подниматься выше семидесяти градусов. Но Бодкин не только выключил кондиционер, но и включил небольшой электрический камин. Керанс вспомнил, что Бодкин мастерил его на станции, устанавливая вокруг зеркала для бритья нить накаливания.

Доктор, сидевший в легком металлическом кресле спиной к огню, был одет в белый шерстяной жакет, на котором виднелись две широкие влажные полосы пота, и в тусклом красном свете Керанс заметил, как по его коже скатывались капли, похожие на раскаленный добела свинец.

Хардман лежал, приподнявшись на одном локте, обнажив широкую грудь и сжав большие руки, с наушниками на голове. Его узкое лицо с большими тяжелыми челюстями повернулось к Керансу, но глаза не отрывались от электрического пламени. Отраженный параболической чашей, овальный диск красного света трех футов в диаметре освещал стену каюты.

Этот круг обрамлял голову лейтенанта, как огромный сверкающий ореол. Слабый скребущий звук доносился из портативного проигрывателя, стоявшего на полу у ног Бодкина, на диске которого вертелась пластинка трех дюймов в диаметре. Звуки, едва слышные, напоминали медленные удары далекого барабана. Но вот Бодкин выключил проигрыватель. Он быстро записал что-то в своем блокноте, затем выключил камин и зажег свет у кровати больного.

Медленно качая головой, Хардман снял наушники и протянул их Бодкину:

— Напрасная трата времени, доктор. Эта запись лишена смысла, вы можете истолковать ее как угодно. — Он вытянул свои тяжелые руки на узкой койке. Несмотря на жару, на его лице и обнаженной груди образовалось мало пота, и он следил за гаснущей спиралью камина с очевидным сожалением.

Доктор встал и поставил проигрыватель на стул, вложив в него наушники.

— Вы не правы, лейтенант. Это что-то вроде звуковых пятен Роршаха. Вам не кажется, что последняя запись была более ясной?

Хардман неопределенно пожал плечами, очевидно, с неохотой соглашаясь с Бодкиным. Но, несмотря на это, Керанс чувствовал, что лейтенант рад принять участие в этом эксперименте, используя его для собственных целей.

— Возможно, — сказал лейтенант. — Но боюсь, она не имеет никакого смысла.

Доктор улыбнулся, ожидая встретить сопротивление Хардмана и готовый бороться с ним.

— Не оправдывайтесь, лейтенант, поверьте мне, это время потрачено не напрасно. — Он поманил Керанса. — Идите сюда, Роберт, правда, здесь очень жарко — мы с лейтенантом Хардманом проводили небольшой эксперимент. Я расскажу вам о нем, когда мы вернемся на станцию. Теперь, лейтенант, — он указал на стоявшие на столике у кровати два будильника, прикрепленных тыльными сторонами друг к другу, — пусть эта штука действует постоянно, для вас это не будет слишком трудно, нужно только заводить оба будильника каждые двенадцать часов. Они будут будить вас через каждые десять минут — что вполне достаточно для отдыха, но не даст вам соскользнуть в глубокий сон и подсознательные видения. Надеюсь, кошмаров больше не будет.