След памяти - [8]

— Я не хочу, чтобы вы думали обо мне так, как этот человек, Роберт. — Она протянула ему напиток, опираясь локтями о его колени. Обычно девушка выглядела спокойной и самодовольной, но сегодня она была печальной и усталой.

— Простите, — отозвался Керанс. — Возможно, я еще сам себя не понимаю. Ультиматум Риггса был для меня полной неожиданностью. Я не думал, что придется уходить так скоро.

— Вы останетесь, Роберт?

Керанс промолчал. Автоматический проигрыватель перешел от пасторали к седьмой симфонии Бетховена. Весь день, без перерыва, он проигрывал цикл из девяти его симфоний. Керанс задумался в поисках ответа, печальная мелодия соответствовала его нерешительности.

— Вероятно, да, хотя и не знаю, почему, Я не могу объяснить это лишь эмоциональным порывом, должны быть какие-то более основательные причины. Возможно, эти затонувшие лагуны напоминают мне затонувший мир моих предков. Все, что говорит Риггс, правда. Будет очень мало шансов выжить при тропических штормах и малярии.

Он положил руку на ее лоб, определяя температуру, как у ребенка:

— Что Риггс имел в виду, когда говорил, что вы не сможете хорошо спать? Он вторично упомянул об этом сегодня.

Беатриса на мгновение отвела взгляд.

— О, ничего. Две прошлые ночи меня мучили кошмары… И то же у большинства людей здесь. Забудьте это. Ответьте мне, Роберт, серьезно, если я все же решусь остаться, останетесь ли вы? Вы сможете поселиться рядом?

Керанс улыбнулся:

— Хотите соблазнить меня, Беа? Что за вопрос. Вспомните, что вы не только самая прекрасная женщина здесь, но и вообще единственная женщина. Нет ничего более необходимого, чем пример для сравнения. У Адама не было эстетического чувства, иначе он понял бы, что Ева — прекрасная награда за труд. Но, к сожалению, незаслуженная.

— Вы довольно откровенны сегодня! — Беатриса встала и подошла к краю бассейна, обеими руками перебросив волосы на лоб. Ее длинное гибкое тело засверкало в солнечных лучах. — Но разве все действительно так мрачно, как утверждает Риггс? У нас, по крайней мере, останется крейсер.

— Он неисправен. Первый серьезный шторм потопит его, как ржавый бидон.

Ближе к полудню жара на террасе стала невыносимой, они оставили дворик и перешли внутрь. Двойные венецианские стекла пропускали лишь часть солнечного света, так что воздух внутри пока еще был прохладен. Девушка растянулась на длинной бледно-голубой, укрытой какой-то шкурой софе, рука ее играла мехом. Это помещение принадлежало ее деду и было ее домом с тех пор, как ее родители умерли вскоре после ее появления на свет. Выросла она под присмотром отца матери, одинокого эксцентричного промышленного магната. (Керанс не знал источников его богатства; когда он спросил об этом Беатрису вскоре после того, как они с Риггсом натолкнулись на ее двухэтажную квартиру на крыше небоскреба, она кратко ответила: «Скажем, у него водились деньжата».) В прежние времена он был известным меценатом, хотя вкусы его склонялись ко всему эксцентричному и причудливому, и Керанс часто думал, насколько его личность отразилась в его внучке. Над камином висела большая картина сюрреалиста начала двадцатого века Дельво; на ней женщина с обезьяньим лицом, обнаженная до пояса, танцевала со скелетами в смокингах. На другой стене висел фантасмагорический пейзаж Макса Эрнста.

Некоторое время Керанс смотрел на тусклое желтое солнце, пробивавшееся сквозь экзотическую растительность на картине Эрнста; странное чувство воспоминания и узнавания охватило его. Вид этого древнего солнца что-то будил в глубинах его подсознания.

— Беатриса!

Она посмотрела на него, и он подошел к ней.

— В чем дело, Роберт?

Керанс заколебался, чувствуя, что наступает решительный момент, который ввергнет его в полосу потрясений и изменений.

— Вы должны понять, что если Риггс уйдет без нас, мы позже сами уйти не сможем. Мы останемся здесь навсегда.

3. К новой психологии

Поставив свой катамаран на якорь у причала, Керанс спрыгнул с него и по трапу поднялся на базу. Подойдя к двери в защитной сетке, он обернулся и сквозь волны жары, заливавшие лагуну, увидел на противоположном берегу у балконных перил Беатрису. Он помахал девушке рукой, однако она, не отвечая, отвернулась.

— Сегодня у нее день плохого настроения, доктор? — Сержант Макреди вышел из каюты охраны, и его лицо с клювообразным носом исказилось подобием усмешки. — Она необычное существо, не правда ли?

Керанс пожал плечами.

— Вы знаете этих девушек, слишком долго живущих в одиночестве, сержант? Если вы не поостережетесь, они постараются свести вас с ума. Я пытался убедить ее собрать вещи и отправиться с нами. Однако вряд ли мне это удалось.

Макреди пристально взглянул на крышу далекого небоскреба на противоположном конце лагуны.

— Я рад, что вы так говорите, доктор, — заметил он уклончиво, и Керанс так и не смог решить, относится ли его скептицизм к Беатрисе или к нему самому.

Даже если они с Беатрисой останутся, Керанс решил сделать вид, что они уходят вместе со всеми: ведь каждую минуту из последующих трех дней следовало потратить на увеличение запасов; нужно было тайком унести во складов базы как можно больше необходимого оборудования. Керанс все еще не принял окончательного решения — вдали от Беатрисы вернулась его нерешительность. Он уныло размышлял, насколько искренне говорила с ним она — Пандора, с ее смертоносным ящиком, полным желаний и разочарований, с легко открывающейся и столь же легко захлопывающейся крышкой. Хотя эта нерешительность ясно отражалась у него на лице и доставляла ему большие мучения, а Риггс и Бодкин легко могли определить ее причины, он тем не менее решил оттягивать согласие на отъезд до последней возможности. Хотя он и не любил военный лагерь, он знал, что вид уплывающей базы подействует на него как мощный катализатор страха и паники, и тогда любые отвлеченные причины его отказа уехать потеряют всякую силу. Год назад он случайно остался в одиночестве на небольшом рифе. Ему пришлось проводить дополнительное геомагнитное исследование, и он не услышал сирену, так как снимал показания приборов в глубоком подвале. Когда десять минут спустя он выбрался из подвала и обнаружил, что база находится уже в пятидесяти ярдах от берега и это расстояние все увеличивается, он почувствовал себя как ребенок, внезапно лишившийся матери. С огромным трудом подавил он панику и выстрелил из своего сигнального пистолета.