След «черной вдовы» - [45]

Тут Поремский и доложил о новых материалах, высказал собственные соображения. Гоголев, провед­ший с москвичами весь день и тоже порядком устав­ший, молча слушал и усмехался. Они с Меркуловым переглянулись, и Константин Дмитриевич просто мах­нул ладонью Владимиру по поводу его рассуждений, но ничего комментировать не стал, как и возражать. Сказал лишь:

—    Ладно, раз ты так решил, сам и займешься про­веркой. Как считаешь, Виктор? Можно ему это дело доверить? Или не справится?

Поремский чуть не вспыхнул. О нем, «важняке», го­ворили, словно о каком-то начинающем практиканте!

—   Ишь как тебя, однако! — засмеялся наконец Мер­кулов, и Поремский сообразил, что они его просто ра­зыгрывают. — А вот если серьезно, то ты, Виктор, обес­печь ему, пожалуйста, всю полноту информации. Мне, например, из этого текста, — он ткнул пальцем в листы факсовой распечатки, — не совсем ясны некоторые мо­менты. Ну хоть этот... Вот, «во время разборки между охраной Крисса и бандитами Вампира»... ничего, да?.. «Произошла перестрелка, в ходе которой погибли двое: охранник Нестерова Николай Баранов и родной брат Макса — Вадим». Непонятно, либо они все — банди­ты, либо не все. Ведь и охрана у того же покойного Нестерова могла состоять из участников организован­ной преступной группировки. Не так? Надо бы разоб­раться, кто из них, черт возьми, кто?

—   Разберемся, — протянул Г оголев. — Просто этот Крисс, он же, как ты правильно понял, Константин Дмитриевич, Витек Нестеров, старался не афишировать ни своих связей, ни прошлого, ни настоящего собствен­ных сотрудников. У него же международный бизнес, значит, соответствующий и уровень общения с партне­рами! И он по определению обязан выглядеть как доб­ропорядочный бизнесмен, неукоснительно платящий государству налоги, категорически избегающий всячес­ких контактов с криминальным миром, ну и все осталь­ное, что в таких случаях положено. А по поводу соб­ственного прошлого, помню, он как-то выступал тут, у нас. Сказал, что может повторить слова знаменитого Форда: не спрашивайте, мол, меня о происхождении первого миллиона, зато за каждую следующую копей­ку я готов дать самый полный отчет. Ну там цент, ко­пейка — это без разницы. И что он вор в законе, тоже никогда публично не подтверждал. Хотя все это знали, а уж нам-то — сам Бог велел. А вот что был действи­тельно чемпионом России по боксу в среднем весе, это выставлял где надо и не надо. И, кстати, на нашего бывшего губернатора имел прямые выходы, что назы­вается, без посредников. Это — довольно сложная фи­гура, — вздохнул наконец Гоголев. — И противоречи­вая. И характер, и железная хватка... А что важнее все­го, на мой взгляд, совершенно, даже на дух, не прини­мал современную бандитскую беспредельщину. Такой, понимаешь ли, могиканин... из последних. Да, пожалуй, и последний.

—    Нравился он вам, что ли? — не удержался от шпильки и Поремский. Но Гоголев не обратил внима­ния на интонацию вопроса. Или сделал вид.

—   Да как тебе сказать, Владимир?.. Это, наверное, примерно по Бабелю, помнишь? Ну когда шлепнули старого Менделя Крика? Перевернули страницу исто­рии. Нестеров ведь тоже где-то уже теперь история... Это я знаю, что он не просто болтал, делая себе рекла­му, а действительно вкладывал огромные собственные средства в восстановление и реконструкцию знамени­тых наших дворцов. Константиновский, между прочим, в их числе. Ну еще скупал недвижимость. А кто сегодня этого не делает? Что, разве у вас в Москве иначе? О чем же тогда газеты пишут? И против кого народ проводит бесконечные митинги протеста? Против государства? Как бы не так! А его племянничек, не к добру, как гово­рится, упоминаемый к ночи, Вампир этот, он полный отморозок... Но странно, а я ведь и не знал, что он псих. Ну — ненормальный. А она смотри-ка наблюдательная какая. Видел я ее не раз. Красивая женщина... Ну а что она шум вокруг своей фигуры любит, толпу, поклон­ников, кавалеров там, всякую шушеру, от которой боль­ше крика, чем дела, так на то у них, артистов, и жизнь такая — вся на виду, наружи, на людях. Опять же и спон­соры, будь они неладны. Деньги-то деньгами, а сам ее за хобот и — в койку. Вот и вся тебе паблисити, да? Так это, что ли, у них называется? А, Володь?

Меркулов смеялся, ему были по душе рассуждения Виктора Петровича, которого он знал уже достаточно, чтобы полностью доверять как самому близкому чело­веку. И, наверное, хорошо, что Володька не поторопил­ся с публичным обсуждением этих материалов, а оста­вил их как бы для внутреннего пользования. А теперь сам же и займется их тщательнейшей проверкой. Похо­же, что концы и в самом деле начинают сходиться.

Ну а шахидкой, или кто там она была, займется он сам. Вместе с Гоголевым. Некоторые новые соображения у Константина Дмитриевича уже появились, пока они бродили вокруг той выбоины в асфальте на шоссе. Не сами по себе возникли и не в качестве озарения, а по аналогии с некоторыми недавними, кстати сказать, со­бытиями. И если иной раз вдуматься, рассуждал он, то неизбежен вывод, что и шахидка шахидке — рознь. Что ни говори.

Да и вообще мы как-то привыкли в последнее вре­мя не столько размышлять над сутью того или иного явления, сколько оперировать уже готовыми вывода­ми. Стереотипы ведь куда удобнее и понятнее, а порой даже и безопаснее, когда от тебя требуют немедленных объяснений случившемуся. И сколько уже примеров того, что лишь благодаря стараниям зануды-следова­теля, проевшего всем печенки, ненавидимого и прокли­наемого чиновниками любых уровней, удается устано­вить истинную причину трагедии, а не довольствоваться расхожей и часто очень удобной версией. И это превос­ходно, что ребята, пришедшие, к слову сказать, стара­ниями и Сани Турецкого, да и самого Меркулова, не­смотря на откровенный поначалу саботаж «отдельных руководящих товарищей» из Генеральной прокурату­ры, проявляют такую въедливость, не довольствуясь случайными успехами. Значит, дело пойдет.