Славный мальчишка - [11]

— Вы сказали еще…

— Данче.

Данче встала и пожала плечами.

— Лиляна.

— Вы сказали, что пение — это такой же важный предмет как арифметика, физика, история…

— Достаточно. Правильно. И что еще? Марин.

— И как география! — грянул тот с чувством, будто открывал Америку.

— Достаточно.

— Я скажу, товарищ Пиперов! — тянул руку Сашко, все еще продолжая стоять.

Румен хряснул бы его по физиономии, но Сашко был далеко — через две парты. Весь класс давно уже догадался, что именно хочет услышать учитель, и потому все молчали. Надеялись, что добрый Пиперов успокоится, забудет о той фразе, и для Румена все обойдется благополучно.

— Вы нам еще говорили, — начал Сашко, боясь как бы его не опередили, — говорили, что можете простить все, но…

— Но… — эхом отозвалось в затихшем классе.

— Но только не занятия на уроках пения…

— Чем?

— Посторонними делами, товарищ Пиперов! Например, выполнением домашних заданий… — выкрикнул Марин.

— Вот именно! Молодец, Марин! А почему?

— Потому, товарищ Пиперов… — торопился Сашко.

Но Жюль Верн прервал его.

— Потому что… Садитесь все! Потому что, кто занимается посторонними делами, не относящимися к музыке, тот все равно что пропускает урок. И кроме замечания в дневник, тот получает также непростительный… прогул. Не-про-сти-тель-ный! Румен, дай дневник.

Он тряхнул головой, и листок бумажки в его волосах поднялся дыбом. Славный мальчишка с ужасом почувствовал подземные толчки: весь класс вот-вот готов был извергнуться новым хохотом. Тогда Пиперов разозлится еще больше… И Румен стал торопливо, лихорадочно рыться в портфеле. Он хотел опередить взрыв смеха… Дневника не было! Не было и все тут.

— Что за смех? Что тут смешного? Рашко, ты чего гогочешь?

Рашко вскочил, но молчал.

— Иван? Пламен? Молчите! Почему? Скажите мне — и я посмеюсь вместе с вами. Эвелина!

— Извините, товарищ Пиперов, но у вас на голове пляшет листок бумажки. Нет, не там. На самой макушке…

— Достаточно! Правильно! Дай свой дневник! Впрочем, не надо. Спасибо! Садись.

Учитель снял с головы листок бумажки и внимательно посмотрел на него.

— Ага, формулы! Шпаргалка? Значит, списываем? Ты что же это, Румен, думаешь, что если ты в школьном оркестре ударник, то можешь греметь тарелками как вздумается? Давай сюда дневник!

— Нет у меня дневника. Забыл дома! — глухо выдавил Румен.

— Еще лучше! Пусть завтра же мать придет в школу.

— Товарищ Пиперов, позвольте я в перерыв сбегаю за дневником. Ну, пожалуйста…

Допустить, чтобы пришла мать? Нет уж! Она сразу же спросит, как у него дела с игрой на скрипке и… крышка!

— Румен, вот твой дневник! Он упал на пол, под парту. Возьми! — выкрикнула Лиляна, соседка по парте.

Из двух зол меньшее — это праздник. От радости Румен посветлел и торопливо подал дневник учителю. «Потом дам его на подпись папе. Он немного поругает, но…»

— Давно я не писал больших замечаний, — объявил Пиперов и двинулся к учительскому столу. — В другой раз не будете делать домашние задания на уроке пения.

— Товарищ Пиперов! Это не домашнее задание, это чертежи. Я только смотрел на них…

— Полюбуйтесь, что это по-вашему?

И учитель снова показал классу тетрадку. Неожиданно, всем на удивление, с места поднялся Оги и твердо сказал:

— Точно! Это домашнее задание по геометрии.

— И ты, Оги… — сокрушенно выдохнул Румен.

И умолк. Оги, его друг! Как он мог! Такой удар в спину! Сердце сжалось от боли. На глаза навернулись непрошеные слезы. И чего он выскочил? Ведь знает хорошо, что это ракеты!

Пиперов писал, улыбался и писал, постукивал по столу камертоном и писал. Губы у Румена сами собой скривились, а лицо Оги в его глазах почему-то вдруг стало расплываться, расплываться — как будто в кривом зеркале. «Нет, он теперь никогда никогда не заговорит с Оги! Конец их дружбе! И на запуск ракеты ни за что не пригласит его!»

— Вот тебе маленькая кантата! Надолго запомнишь ее! Надо же, из всего класса мои слова запомнил только один Марин! Все забыли! Даже Данче, Лиляна, Сашко. Не ожидал! Да-а, печально, но факт.

— Товарищ Пиперов, — поднялся из-за парты Сашко.

— Садись. Поздно, Сашко, поздно, да!

Сашко сел. Теперь на его долю достанутся лишь упреки всего класса, а вот Марин ухватил золотое яблочко.

Прозвенел звонок. Пиперов отдал дневник Румену и вышел, едва сдерживая улыбку. Он спешил в учительскую, чтобы рассказать своим коллегам о чрезвычайном происшествии в классе. «Помрут со смеху!» — предвкушал он веселую минуту.

Румен машинально сунул дневник в портфель и бессильно опустился на место. «Опять заработал: положил на сберкнижку кучу оплеух и званий — такой-разэтакий. Но Оги, как он мог так поступить?!»

— Румен, дай взглянуть на кантату. Ну дай, жалко, да! Как она звучит — ля-а-а!

Несчастья бывают двух видов: свои и чужие. Первые для тебя самого — рев и слезы. А от вторых «можно просто лопнуть со смеху».

— Кыш! Кыш! Чего собрались? Что вам тут глазеть — медведь женится? Вы что, оглохли, что ли?

Оги хватал мальчишек и выталкивал их вон. С девчонками было проще — ущипнет одну-другую, и те с писком разбегались.

— Румен!

Румен упорно смотрел в одну точку на парте, делал вид, что никого и ничего не видит и не слышит.