Славен город Полоцк - [71]

— Да здравствует...

— Не так, отче, отвечаешь, — тоном человека, который посвящает новичка в великую тайну, поправил парень. — Как услышишь такие слова, отвечай: «Да живет Русь единая!» Ныне все православные так мыслят и говорят, когда чужое ухо не слышит. Хутко, хутко и нас царь московский под свою руку возьмет. Слышно, Оршу у короля отнял, Витебск обложил.

— Верно, — подтвердил Трифон.

Самусь — так звали крестьянского сына — оказался словоохотливым. С увлечением рассказывал о московском царе: ростом высок, в плечах широк, голосом могущ...

— Совсем как ты, — перебил Трифон и неожиданно спросил:— Был бы ты царем?

— Не смейся, отче, — строго осадил его парень и подозрительно покосился на него. — Не гораздо святы речи твои. — Помолчав немного, он однако продолжал рассказывать: — Войска у царя видимо-невидимо. Каждому мужику отписку на волю приготовил: приходит и раздает.

— Видел ты его? — удивился Трифон.

— Видеть его нельзя. От сияния лика слепота нападает. От людей слышал... А ты как скажешь?

— Так и я скажу, — ответил Трифон, чтобы отвязаться от разговорчивого возницы. Лицо парня просияло. Он был рад услышать еще одно подтверждение удивительных слухов о великом царе московском Иване IV. И с новым жаром принялся рассказывать, как хорошо станет людям при царе: шляхтичей он сгонит, отменит подати и на каждый дым крестьянский выдаст по коню — верные люди говорили. Прогонит и ксендзов, закроет костелы, молиться богу и в школах учиться будут только по-русски, и настанет по всей земле един русский Закон — Правда, царство божие начнется.

Трифон молчал. Он не верил в царство божие, сомневался и в справедливости царя. Ему как-то приходилось встречаться с людьми, бежавшими в леса из Московской земли, они рассказывали о царе иное. Гости из Твери, Новгорода, Москвы также не все хвалили своего царя, иные хулили его. Но может быть другой царь ныне царствует.

— Даст царь коня или не даст? — настойчивым вопросом перебил его размышления Самусь.

— Где на всех наберет?

— У шляхтичей же! Мы поможем.

Одобряя в душе ответ парня, Трифон не удержался от шутки:

— На что тебе конь? Ты и сам добрый лошак.

Парень натянул вожжи, обернул к Трифону злое лицо.

— Слезай, отче! Не по пути нам.

Трифон не стал спорить, сошел.

— Но-о-о, брехливый! — крикнул парень на коня, изо всей силы хлестнув его кнутом. — Но-о-о, подлючий, но-о-о, поповское брюхо!..

Последние три часа дорога не выходила из лесу и, как на зло, Трифон был теперь один. Потому и шагал быстро, невзирая на усталость. Приближалась пора волчьих свадеб, тогда берегись нечаянной встречи, одинокий путник! Впрочем, Трифон не совсем одинок. Под рясой за пояс добротного кафтана заткнут у него длинный нож с ореховым крыжом в засечках, а изогнутая клювом пистоля с горстью запасных пуль лежит наготове в кармане.

От начала зимы выпало уже немало снегу, и когда Трифону приходилось уступать дорогу встречным саням, нога проваливалась по колено. Придорожные сосны покрякивали и иногда осыпали Трифона горстью осевшей из туманов мерзлой пены. Чтобы скоротать время, Трифон стал вполголоса напевать:

Укрой, зелен-дубровушка,

Сумна молодца!

Он же в ночь веселую

Переймет ксендза...

Миновав поворот пути, Трифон увидел впереди человека. Заслышав настигающие шаги, человек заторопился, засеменил. По походке и сутулой спине Трифон определил, что человек стар и слаб. Когда их разделяло уже не более десятка шагов, человек сошел на обочину, намереваясь пропустить Трифона вперед. Он глядел недоверчиво, но и без страха, был очень худ, бедно одет. Иногда купцы так переодевались на опасную дорогу. Но лицо у человека вряд ли купеческое: очень уж истощенное, с ввалившимися глазами. Он дышал тяжело. Нет, таких Трифон никогда не трогал, а если иногда останавливал, то по личной нужде: осведомиться, далеко ли до корчмы, попросить щепоть соли.

— Не бойтесь меня, — сказал он тихо, поравнявшись со стариком. — Вы купец?

— Благодарение богу, я почти купец, — ответил старик с поклоном и усмехнулся. Он достал из кармана пригоршню того стекляруса, каким девушки из бедных семей убирали свои волосы. — Этим грошовым товаром я торгую вразнос. Не нужно ли вам?.. В таком случае подарим немного лесу.

И старик швырнул свои цветные шарики в снег, желая показать, как мало он сам ценит свое «богатство».

— Бояться я и черта не боюсь, — снова усмехнулся он. — Страх — дитя богатых. Но и вы не бойтесь меня, продолжайте вашу песенку, она мне нравится.

Трифон вздрогнул: по неосторожности он выдал себя. Но откровенность старика подкупала. По внешности и выговору это был еврей.

— Вы из Полоцка? — отрывисто спросил Трифон.

— Да. Город недалеко, с опушки он уже виден.

Трифон замедлил шаг. Он не знал, как быть дальше.

— Если вы опасаетесь, что воевода, епископ или пан Вершлинский откажут вам в гостеприимстве, — заметил его беспокойство еврей, — то моя землянка — ваша.

У него была добрая, располагающая улыбка, и Трифон ответил:

— Спасибо!.. Вы поняли уже, что я нездешний.

— Мне этого незачем знать, — отрезал старик и в виде предостережения добавил: — К нездешним власти очень подозрительны.