Славен город Полоцк - [72]

Они вышли на опушку. Трифон с трудом узнавал знакомые места. Слева пролегала занесенная снегом замерзшая Двина. Над песками вдоль ее берега, куда каждый год вывозили из города сотни подвод отбросов и мусора, на месте, где когда-то находилось конское кладбище, теперь в беспорядке было рассыпано множество землянок, хижин, лачуг, крытых соломой, валежником, дерном, корьем. Сразу за этим городом нищеты начинались многочисленные улицы, убегавшие на запад. Неужели это уже Полоцк? Да, он! Вон купола святой Софии, а вот и башни замка; ниже еще какие-то башни, которых Трифон не помнил.

Трифон быстро снял рясу, свернул ее, затолкал в наплечный мешок. Туда же бросил нож. В кожаном кафтане, юфтевых сапогах и меховой шапке он мог сойти теперь за богатого ремесленника или за приказчика.

Старик между тем, не удивляясь, рассказывал.

В слободе на песках живут вольные ремесленники-евреи. Прибыли они сюда из Польши. За эту полоску земли каждый год платят пану Вершлинскому столько, будто она покрыта не навозом, а червонцами. Зато никто не мешает им тут молиться своему богу и жить по законам предков.

— Здесь живут искуснейшие в мире золотари и трубочисты, — не без иронии заключил старик, — а также сапожники, портные, шорники и кузнецы. Есть и музыканты, лекари, граверы... Скажите, кто вам нужен, и я, Авром-Яков, провожу вас.

Миром и спокойствием веяло от этого сутулого разговорчивого старика, тем самым миром, по которому Трифон тосковал все годы своего изгнания. Нередко в лесу его охватывала ненависть к оружию, навязанному ему судьбой. С какой бы радостью променял он все свои булаты на четыре подковы для рабочего коня!

Он вспомнил Самуся с его верой в царя Ивана, который каждому крестьянину даст коня. «Дай-то боже, чтобы сталось так, — подумал Трифон. — Коня и сам добуду, лишь вызволь от бояр».

Нет, никто ему здесь не нужен, отвечал Трифон старику, он просто ищет кратчайшую дорогу в город, к мосту через Полоту.

Авром-Яков указал дорогу.

— А если вам когда-нибудь понадобится одежду справить, сапоги починить или что-нибудь обновить в доме, вспомните нашу слободу.

— Хорошо.

Трифон глядел вниз, на берег. Он помнил это место, бывшую свалку. Когда-то до нее от городской окраины было версты три. Теперь все это пространство занято домами.

— Большое здесь население?

— Тысяч пятьдесят, господин. А некоторые думают, что все сто наберется. Богаче самого Вильно этот город стал. И самый богатый в городе человек — пан Вершлинский.

Трифон задал еще один вопрос, вертевшийся у него на языке с той самой минуты, как услышал, кто хозяин этого побережья:

— Здоров, слава богу, старый пан Вершлинский?

— Ну, старый пан давно уже в раю блаженствует! Так ведь сыновья у него подросли, дело отца достойно продолжают, — отвечал старик с преувеличенным почтением, за которым легко угадывалась ненависть к панам. — Бог приказал плодиться не только рабам, но и панам.

— И кто из сыновей пана Вершлинского берет с вас деньги за эту никудышную землю?

— Пан Альбрехт.

Альбрехт! Тот самый сопливый, подлый и злобный малец, из-за которого Трифону пришлось бежать из Полоцка. Этот хорек уже стал паном! Где справедливость?.. А Трифон долгие годы надеялся, что со смертью старого пана вся жизнь пойдет по-иному.

— Значит, смогу я пожить у вас несколько дней в случае надобности?

— Сколько угодно, — отозвался Авром-Яков.

Интересно, что думает этот старик о короле и панах? И Трифон говорит:

— В местах, откуда я иду, многие ждут прихода царя. А здесь?

— Будь осторожен, незнакомый гость, — шепнул Авром-Яков. — Вчера казнили пятерых за то, что кричали «Да здравствует царь!..» Да, здесь многие ждут не дождутся царя.

— А вы?

Старик помолчал, в раздумье ответил:

— Мой народ уже более тысячи лет обходится без царей, королей и князей... Не знаю, нужны ли они.

И кивком головы он попрощался с Трифоном.

Трифон быстро зашагал по указанной ему улице с многочисленными переулками и тупичками. Это был новый район города.

Трифон проходил мимо больших складов, откуда грузчики таскали на подводы мешки с мукой, конские шкуры, бочки с рыбой, ковши с маслом. Из длинных балаганов-мастерских, снаружи до окон засыпанных кучами стружек, обрезков кож, гончарного боя и разного иного хлама, доносились голоса подмастерьев и учеников. Заглядывая в окна домов, Трифон видел шелковые пологи на ложах из ценных пород дерева, дорогое убранство в комнатах, столы, полные яств.

Во дворе дома в два жилья, окруженного забором из узорной дубовой плашки, девушка-служанка держала на подносе шесть золотых мисочек. Она крикнула что-то в глубь двора, оттуда тесной толкущейся гурьбой примчались шестеро породистых псов. Девушка опустила свой поднос на землю, под каждую нетерпеливую песью морду подсунула по миске.

Благословил господь этот город богатством, подумал Трифон, уже забыв о слободе над свалкой. Скорей бы добраться! Верилось, что хоть каким-то краем перемены коснулись и его родных.

На святой Софии ударили в колокола, и сразу же отозвались колокольни многочисленных монастырей и церквей города, окрестных слобод и деревень. Трифон вспомнил, что начинается рождественский вечер, и зашагал быстрее. Вот уже пройден свайный мост через Полоту, осталась позади горка, за ней открылся родной Заполотский посад. На западной окраине его стоит деревенька Янковка. А может, она теперь уже Альбрехтовка?