Славен город Полоцк - [54]

Однако в противоположность многим другим, — тем, что были приведены сюда насилием и в душе проклинали здание, — Мефодий трудился с воодушевлением.

Полтора десятилетия Мефодий прятался в монастыре от своей лихой доли, но оказалось, что она отомстила другим за него. Полтора десятилетия он был сыт и одет, жил в тепле, а вот эти миряне, его нынешние товарищи по стройке, обитали в лачугах, были вечно голодны, умирали до срока. Он, Мефодий, провинился тем, что бежал от них, — и вот он вернулся. Он не знает, чем и как им помочь. Что ж, тогда остается делить их участь. Вот они сообща возводят здание, которое будет принадлежать всем, куда каждый сможет прийти отдохнуть, поразмыслить, полюбоваться красотой убранства, в праздничный день повидаться с друзьями. Пусть же этот дворец простоит тысячи лет, как напоминание потомкам о братстве людей разных племен и религий, как доказательство того, что все люди созданы одинаковыми и у всех одинаковые души.

И с новой силой, незнанной в юности, пробудилась у Мефодия жажда творить. Ночами, пока рабочие отдыхали, он при свете лучины резал из колоды мореного дуба фигуру благочестивого человека, которую подарит этому храму в день его завершения.

К удивлению своему, Мефодий обнаружил, что с каждым днем его Человек становится все более похожим на одного из тех людей, среди которых он теперь жил. Это был работный человек, может быть, каменщик, а может, кузнец, лодочник или смерд, ищущий правды против своего хозяина, ростовщика, сборщика податей. Это был человек огорченный, озлобленный, непокорный, и никаких признаков благочестия его лицо не выражало.

Что ж! Перед храмами эллинов стояли ведь статуи воинов, атлетов, бегунов... Наденет Мефодий на своего Человека крест — не все же станут всматриваться в его лицо.

5

Однажды недалеко от Мефодия, который с подмостков лепил карниз над одним из окон, остановился юноша. Он с любопытством озирался вокруг. Рассматривал колонны, пристройки, переходы, заглянул в лестничную клетку, прошел вдоль галереи и вернулся назад. Лицо его выражало почтение, смешанное с недоверием. Казалось, он не мог поверить, что столь дивное здание создавалось этими простыми работными людьми, забитыми и униженными. Вот монах на подмостках передвинулся на шаг, и на месте, которое только что было гладким, юноша увидел выпуклый серый красивый узор. До вечера мог бы юноша стоять здесь, любоваться всем, что творилось перед ним. Но он пришел по делу.

Юноша кашлянул — монах не оглянулся. Тогда юноша дотянулся посошком до его спины.

Мефодий оглянулся, узнал стремянного князя, ответил улыбкой на его приветствие.

— Тебе нравится эта работа? — спросил Мефодий. — Да, это будет красивое здание, не хуже, пожалуй, святой Софии. Если хочешь поучиться...

Антонка покачал головой. Да, работа ему нравится. Он охотно поучился бы строить что-нибудь полезное. Но кто будет жить в этом доме? У князя уже есть просторный дворец, для простых людей такой дом слишком велик и богат. А если дом для богов, то напрасно его строят. Боги живут в лесах, в дуплах старых деревьев и в пещерах. Они любят шум ветра и теплые дожди. А домашние боги предпочитают жить в чуланах, подпечках и темных углах. Если же дом без пользы, то не надо неволить людей. Пусть освободят хотя бы вон того старика, что подает кирпичи на носилках.

Антонка не просил — он требовал, и недоверчивое выражение его лица сменилось теперь злым и мрачным. Пусть совсем отпустят старика, повторил он, видя, что Мефодий озадачен. Старик — его отец.

Но ведь старик, напомнил Мефодий, откуплен у рыбака Захария, на которого должен был работать еще два года. Да и выглядит старик не так уж плохо. Если он мог тянуть сети, то у него хватит сил и для этой работы. И где взять деньги, чтобы расплатиться за него с главным надзирателем стройки?

— Ты давай деньги — ты был старшим, когда его привели сюда.

Мефодий едва заметно улыбнулся.

— За меня тоже уплачено наперед, — сказал он, становясь печальным. — До самой смерти я уже продан... А отец твой не так уж и стар. Присмотрись, сколько здесь людей постарше его и дряхлей. Их не меньше полусотни наберется. Если всех отпустить — кто достроит здание? А если одного отпустить, это будет несправедливо.

Мефодий говорил терпеливо, ласково, как разговаривают с ребенком. И Антонка понял. Да, сказал он, это несправедливо, если только одного отпустить. Но может быть, у остальных тоже есть сыновья, которые придут просить за них. А может, эти старики пришли сюда с охотой?

Нет, по доброй воле здесь немногие. Но он, Мефодий и не имеет власти отпускать кого-либо, это может сделать только князь.

— Скажи князю, что ты согласен работать здесь вместо отца, — пришла ему в голову неожиданная мысль, и, кажется, юноше она понравилась. Он улыбнулся Мефодию и зашагал прочь.

...Время от времени князь Андрей наведывался на стройку — Великий князь и Гастольд требовали отчетов о ее ходе. Когда он однажды в сопровождении Антонки подъехал к лесам, стремянный указал ему на своего отца.

— Ты не прикажешь ли, князь, отпустить этого человека и еще пятьдесят таких же стариков? Им здесь тяжело, эта работа не для них. Пусть они возвращаются к своим сетям, к своим верстакам, к гончарным кругам, пусть идут к своим семьям. Они не хотят работать тут, и несправедливо их задерживать.