Сладострастный монах - [79]

Приблизившись к моей постели, эта женщина дала понять, что хочет переговорить со мною с глазу на глаз. Я велела Софи удалиться, и она начала так: «Увидев вас своими глазами, я теперь понимаю, почему господин, пославший меня к вам в качестве своего ходатая, так страстно влюбился в вас. Он — русский князь, видел вас несколько раз в театре и буквально умирает от желания обладать вами хотя бы очень ненадолго. Вскоре он отъезжает в свою страну, и ежели вы до этого не сделаете его счастливым, то он умрет от горя. Он уполномочил меня спросить, какую цену вы назначите за свою благосклонность, а если вы не желаете принять его у себя дома, то я буду счастлива предоставить мое скромное жилище в ваше распоряжение. Я живу во втором этаже, продаю платья, так что не возникнет никаких подозрений. Князь придет туда, вы сможете уединиться в дальней комнате».

Я отвечала, что это невозможно, ибо мой покровитель — честнейший человек, которому я хотела бы оставаться верной. «Ну что ж, мадам, — сказала она, — но по-моему, вы должны двумя руками хвататься за такую возможность. Такое не часто выпадает. Юность и красота скоро уйдут, посему вы должны извлечь из них наибольшую выгоду, чтобы было чем утешаться, когда наступит осень. Поверьте мне, мадам, князь щедр и не любит идти на попятную. Он даст вам все, что вы ни попросите. А ваша измена будет все равно что удар шпагой по воде и не оставит никакого следа».

Наконец, поддавшись ее увещеваниям, я велела передать князю, что ежели он будет так добр, что даст мне пятьсот луидоров, то я уступлю его желанию. Дама удалилась и через три часа вернулась, дабы сообщить мне, что князь принял мое предложение и в знак серьезности своих намерений посылает мне авансом двести луидоров. Я взяла деньги, и мы договорились, что я приду к ней домой на следующий день в девять часов утра.

Я сдержала свое слово. Князь уже ждал меня и встретил с нежностью восторженного любовника. Поскольку ему не терпелось приступить к главному, мы прошли в вышеупомянутую комнату, которая уже была приготовлена специально для нас, он усадил меня на софу и какое-то время молча наслаждался, созерцая мои красоты. Затем он вдруг быстро разделся; член у него был такой величины, что я вздрогнула. Впервые я видела мужчину с такой оснасткой! Все, что я видела прежде, показалось мне бледной тенью того, что было передо мной в ту минуту. Сей предмет не помещался в моей ладони, и я уж была отчаялась получить пользу от столь устрашающего орудия, но, посмеявшись над моим изумлением, обладатель могучего инструмента уложил меня на софу и загнал его в отверстие, специально для того устроенное матерью-природой.

Признаться, в рощу чувственных наслаждений он вступил не без труда. Однако после нескольких энергичных толчков мои страдания превратились в восторг. Князь же просто потерял ум; казалось, что вместе с шумным дыханием из него вылетает самая душа. Четырежды он оросил меня, не покидая ложа. Затем я попросила передышки, чтобы немного отдохнуть и привести себя в порядок. Он согласился, мы немного перекусили, а через четверть часа возобновили утехи. Я убедилась, что князь остался таким же сильным и энергичным, как вначале. Ну и мужчина! Никогда не встречала ничего подобного. С ним не сравнится даже аббат, о котором я тебе не так давно писала[16].

Наконец, после трех атак, похожих на первые четыре, я сказала князю, что больше не могу, что я на самом деле побеждена. Он поблагодарил меня в самых изысканных выражениях и вручил триста луидоров, в полном согласии с договоренностью. С тех пор я о нем ничего не слышала. Скажи, разве я после этого не счастлива? Видишь сама, дорогая подруга, Судьба и Наслаждения объединились, дабы сделать меня счастливейшей из женщин. Прощай.

Письмо от мадемуазель Розимон

Из Парижа, 18 ноября 1782 года

Дорогая подруга,

Два дня тому назад отец Ансельм, монах-кармелит, пришел навестить меня. Давненько меня так не объезжали. Признаться, раньше мне была противна мысль отдаться монаху, но его подход ко мне оказался неотразимо соблазнительным: как только он вошел ко мне в комнату, так сразу же положил на каминную доску пять луидоров и, продемонстрировав достойной величины приап, сказал: «По совести говоря, это мне должны платить за такой инструмент, но священник обязан жить на доходы с алтаря». С этими словами он уложил меня на кровать и, не отрываясь, пять раз умастил меня живительным бальзамом. Может быть, ты подумала, что на этом дело и кончилось? Тогда ты ошибаешься, ибо он возобновил свои труды и сделал свое дело еще трижды. Право слово, эти кармелиты просто неистощимы! Если они все столь могучи, а отец Ансельм уверяет, что так оно и есть, то слава их вполне заслуженна. Я осталась им чрезвычайно довольна, как, впрочем, и он мной. Он обещал вновь нанести мне визит и собирается рекомендовать меня одному из своих друзей. Прощай. Надеюсь, ты тоже повстречаешь когда-нибудь на своем пути кармелита или, по крайней мере, мужчину, похожего на него.

Письмо от мадемуазель Жюли

Четверг, 2 января 1783 года

Два дня тому назад я познакомилась с молодым гвардейским офицером. Ему, должно быть, не больше семнадцати. Редко мне приходилось видеть таких красавцев, как он. Да, признаюсь, я влюбилась в него. Мне бы хотелось, чтобы он стал моим, тогда я осыпала бы его дорогими подарками. Сдается мне, что он девственник; как приятно было бы преподать ему первые уроки любви! Хотя удивительно в такие годы оставаться невинным — здесь, в Париже! Ничего, скоро узнаю наверняка. Завтра он собирается прийти ко мне, и, поскольку я умираю от желания позабавиться с ним, я заставлю его отбросить стеснение и продемонстрировать мне все, что он умеет. Более того, ежели будет необходимо, я первой сделаю предложение, чего бы это мне ни стоило.